"Горячие" точки. Геополитика, кризис и будущее мира - Джордж Фридман Страница 4

ЧАСТЬ I ЕВРОПЕЙСКАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ Глава 1 Европейский стиль жизни

Поздним вечером 13 августа 1949 года моя семья погрузилась на резиновый надувной плот где-то в Венгрии, на берегу Дуная. Конечным местом назначения этого путешествия была Вена. Мы спасались от коммунистов. Нас было четверо: мой отец Эмиль, тогда 37 лет, моя мать Фредерика, которую многие звали Дуси и которой было тогда 35, моя 11-летняя сестра Агнес и я — шестимесячный младенец. С нами был также проводник- «контрабандист», имя и происхождение которого мы благополучно и намеренно «забыли», так как мои родители справедливо полагали, что в таком деле излишняя информированность могла быть смертельно опасной даже для малолетних детей.

Мы добрались из Будапешта до деревеньки Алмашфюзито, которая находилась на берегу Дуная, к северо-западу от венгерской столицы, где были рождены и я, и моя сестра. Когда-то мои родители приехали в этот город со своими семьями, встретили друг друга, влюбились, а потом оказались в водовороте европейских событий первой половины XX века. Моя мама родилась в 1914 году в маленьком городке рядом с Братиславой, имевшей тогда название Пожони или Пожонь и входившей в состав Венгрии, которая, в свою очередь, являлась частью Австро-Венгерской империи. Мой отец был рожден в 1912 году в восточновенгерском городе Нирбаторе.

Они оба появились на свет как раз накануне Первой мировой войны. В 1918 году она закончилась, приведя к возникновению глубочайших трещин практически во всей европейской политической структуре. Пали четыре старейшие европейские монархии, стоявшие во главе настоящих империй: Османской, Австро-Венгерской (дом Габсбургов), Германской (дом Гогенцоллернов) и Российской (дом Романовых). Огромное пространство между Балтийским и Черным морями, которое до войны казалось стабильным и хорошо управляемым, превратилось в зону хаотического движения. Войны, революции, дипломатические интриги в конце концов сильнейшим образом перекроили карту этого региона, что повлекло как появление новых независимых государств, так и исчезновение старых. Малая родина моего деда по отцовской линии — город Мункач — стала частью Украины, которая превратилась в часть Советского Союза. Пожонь была названа Братиславой и вошла в состав новообразованного союзного государства чехов и словаков.

Мои родители были евреями, и для них движение государственных границ было чем-то похожим на изменения в погоде: ведь и хорошая, и плохая погода воспринимается людьми как нечто неизбежное, ее чередование следует ожидать и принимать. Было, однако, нечто, отличавшее венгерских евреев от евреев, живших в других частях Центральной и Восточной Европы: венгерские евреи говорили по-венгерски, а не на идише, который широко использовался евреями остальных восточноевропейских стран для общения между собой. Идиш являл собою причудливый сплав нескольких языков с немецкой основой и при этом для написания использовал еврейский алфавит вместо латиницы, что все только усложняло. Евреи, которые считали идиш родным языком, не отождествляли себя со страной, где они жили; причем титульные нации, составлявшие большинство населения данных государств, обычно воспринимали это с пониманием. Проживание в какой-либо стране было связано, как правило, с повседневным удобством, а не с чувством внутренней сопричастности к ее культуре и экономике. Использование идиша в качестве родного языка лишь подчеркивало слабую связь еврейских диаспор с окружавшим обществом. А такое положение вызывало со стороны титульных народов как возмущение и презрение по отношению к диаспорам, так и подчеркнутое поощрение сохранения этого состояния разделенности и нежелания интегрировать евреев в общество.

Что касается моих родителей, то они, как и все евреи Венгрии, считали венгерский своим единственным родным языком. Он стал родным языком для меня и моей сестры. Кое-кто, в том числе и мой отец, владел идишем как вторым языком, а вот моя мама совсем не говорила на нем. Но все равно венгерский язык для них был родным, поэтому после того, как границы были серьезнейшим образом перекроены, семья моей мамы — все 12 человек во главе с ее отцом, который был портным, — двинулись на юг, в Будапешт. В то же самое время семья моего отца отправилась с территорий, которые вдруг стали украинскими, на запад, на земли, еще остававшиеся венгерскими после всех военных потрясений. Несмотря на то что общеевропейский антисемитизм процветал также и в Венгрии, в стране ощущалась какая-то более тесная связь с местным еврейским населением, чем где бы то ни было. Эта связь имела непростой и замысловатый характер, но главное то, что она была.

Хаос послевоенного коммунистического режима сменился непродолжительной, но обычной для Европы тех лет кровавой бойней, устроенной пришедшим ему на смену антикоммунистическим режимом, затем общество несколько «успокоилось», а Венгрия в промежутке между двумя мировыми войнами стала не таким уж неприятным местом. Обретя независимость впервые за много веков, страна получила своего правителя — адмирала более несуществующего военно-морского флота Миклоша Хорти, который был регентом несуществующего короля. У Хорти, кажется, был фамильный лозунг: «Плыви по течению». Течение же в 1920-х годах и в начале 1930-х было весьма либеральным, но не безгранично. На практике это означало, что мой отец — провинциальный молодой человек с востока — смог переехать в Будапешт, научиться типографскому бизнесу и даже открыть собственную типографию, будучи всего 20-летним. Это выглядело действительно экстраординарно для того времени и места, но это была и экстраординарная эпоха для страны. В начале 1930-х годов стало казаться, что Первая мировая война настолько многому научила Европу, что все темные инстинкты были искоренены навсегда.

Демонов, однако, не так-то просто изгнать. Первая мировая война ничего не решила, противоречия как были, так и остались. Фактически война велась вокруг глобального статуса Германии, которая в момент объединения всех немецких земель в 1871 году резко нарушила баланс сил в Европе, а стабильность превратила в хаос. Появилась очень мощная и богатая нация, отчаянно желавшая обеспечить свою безопасность. Зажатая между Францией и Россией, являющаяся — как и две ее «заклятые» соседки — объектом закулисных манипуляций со стороны Британии, Германия прекрасно осознавала, что не сможет выжить, будучи одновременно атакованной с двух сторон. Она также знала, что и Франция, и Россия весьма обеспокоены ростом немецкого могущества, и считала нападение на себя вполне возможным. Поэтому германская стратегия предусматривала разгром двух своих самых ближайших геополитических соперников по очереди. В 1914 году такая попытка была сделана, но она провалилась.

Во время Первой мировой мой дед солдатом сражался в рядах австро-венгерской армии. Он отправился на русский фронт, когда моему отцу было два года. Ему посчастливилось вернуться с войны, но, как и миллионы других счастливчиков, он вернулся с покалеченной душой. Тех, кого война не убила, она превратила в абсолютно других людей. Мой дед умер вскоре после своего возвращения, вероятно, от туберкулеза.

Вместо того чтобы разрешить «германский вопрос» и определить статус Германии, Первая мировая соединила геополитические страхи с идеологической нетерпимостью. Поражение Германии в конце концов было объявлено результатом предательства. А если было предательство, то должны были быть и предатели. Это выглядело весьма запутанной интригой, но в итоге немцам внушили, что предателями являлись злобные еврейские заговорщики. Такой поворот истории имел прямые последствия для моей семьи.