Восхождение - Борис Сопельняк

Глава I

Ситуация была хуже некуда. В карманах ни гроша, башмаки прохудились, пиджак на локтях протерся. Да и спать негде – из паршивенького отеля вышвырнули за многомесячную неуплату. Что делать? Куда деваться? Не жить же под открытым небом.

«А что, можно и под открытым небом, – тоскливо думал давно не бритый господин с едва заметными следами былой элегантности и с очень заметной военной выправкой. – Благо осень в Испании теплая, а песок на пляжах мягкий… Вот только жрать нечего! – рубанул он по кустам кем-то потерянной тросточкой, и тут же скривился от боли. – Нет, шашкой владеть я разучился, – потер он разом заболевшее плечо. – Вот ведь проклятый осколок, десять лет прошло, а плечо все ноет и скрипит. Как тогда рвануло! Снаряд-то с немецкого крейсера был крупнокалиберный. На палубе два десятка трупов, и я – с дыркой в плече. Хорошо, что в Кронштадте хирург попался толковый, а то ведь поначалу руку чуть было не оттяпали.

Жаль, конечно, что с флота списали. Но зачем я поперся в пехоту, а потом в кавалерию – вот вопрос так вопрос! А впрочем, никакой это не вопрос: флота у Юденича не было, вот и пришлось взять в руки винтовку. Ну а Врангелю было не до морских сражений, надо было рубиться с большевиками. Так что судьба ваша, штабс-капитан Скосырев, делает еще один крутой поворот, – лихо сдвинув набекрень дырявую соломенную шляпу, криво усмехнулся бывший русский офицер, – шашку меняем на тросточку.

Шашку на тросточку? – споткнулся он. – Стать записным хлыщем?… Гм-м, а почему бы и нет? Ведь ходил же я с тросточкой по Лондону? Ходил. И еще как ходил! – молодцевато покрутил он когда-то тщательно ухоженные, а теперь обвисшие усы. – Всего– то три месяца, но в королевских военно-морских силах я служил. Жаль, что так быстро разоблачили: уж очень топорно был подделан мой голландский паспорт, и из подданного Ее величества королевы Голландии, который имел право служить в британском флоте, я стал персоной нон грата. Хорошо, хоть не арестовали, а просто выслали за переделы Великобритании. И уж совсем хорошо, что голландский паспорт не отняли – он мне еще пригодится…

Но где бы, что бы пожрать! – почувствовав обиженный голос желудка, прервал свои воспоминания когда-то лихой вояка, а теперь несчастный русский эмигрант, каких в те годы в Европе были сотни тысяч. – Пройдусь-ка я по набережной, быть может, натолкнусь на кого-нибудь из знакомых, кто мне обрадуется и пригласит в ближайшую забегаловку. А ты, – погладил он сделанную из железного дерева тросточку, – попробуй сыграть роль волшебной палочки и пошли мне такого знакомого. Если поможешь, даю слово офицера, что никогда тебя не выброшу. А когда разбогатею, – неожиданно добавил он, – то сделаю серебряный набалдашник».

Надо было видеть, какой беззаботной походкой, по-балетному выворачивая носки давно не чищенных туфель, двинулся по роскошной набережной штабс-капитан Скосырев. Шляпа набекрень, глаза презрительно прищурены, усы воинственно топорщатся. Обнажая мускулистую, загорелую шею, когда-то белая рубаха расстегнута, а сорванный на ходу и засунутый петлицу цветок красноречиво говорил, что этот высокий, стройный человек с прямой спиной и благородной посадкой головы обладает тонким вкусом, и ему наплевать и на дырявые башмаки, и на потертый пиджак, и на второй свежести рубаху. По всему, а особенно по тому, как он несет тросточку, видно, что этот господин – голубых кровей.

Впрочем, так оно и было. Штабс-капитан Скосырев был родом из Вильно и принадлежал хоть и к обедневшему, но старинному дворянскому роду. Видимо, поэтому, а может, и потому, что баронов в Прибалтике, как князей в Грузии, еще в гимназические годы к нему прилипла кличка Барон, которая вскоре перестала быть кличкой и его всерьез стали называть бароном Скосыревым.

И вот дефилирует наш барон по набережной, как вдруг, прямо в него врезается офицер в ладно сидящей форме капитан-лейтенанта русского флота.

– Извините, – коротко кивнул офицер.

– Пардон, – приподнял шляпу барон и слегка прикоснулся к офицеру тросточкой.

Это офицера остановило. Он снял фуражку, достал белоснежный платок, вытер вспотевший лоб, сделал шаг назад, профессионально прищурился и, округлив глаза, заорал на всю округу.

– Борька! Скосырев! Барон! Ты ли это?

– О господи! – осел Скосырев. – Костин? Командир башни главного калибра Валька Костин? Мы же с тобой из одной кают-компании, мы же оба с Балтийского флота!

– Узнал? То-то, брат…А я смотрю, плывет по набережной какой-то хлыщ, – продолжал кричать Костин, – и почему-то все уступают ему дорогу. А я решил не уступать! И своим форштевнем – тебе в борт.

– Да не ори ты. Я все слышу.

– А ты говори громче: я-то ни черта не слышу. Ты же знаешь, все артиллеристы на ухо туговаты. Слушай, Борька, справа по борту я вижу славную кафешку, давай пришвартуемся и там поорем.

– Давай, – обрадованно согласился Скосырев.

Когда как следует закусили и прикончили вторую бутылку хереса, Скосырев пододвинулся поближе к Костину, сгреб в кучу тарелки и спросил.

– На такой дистанции слышишь нормально?

– Нормально, – кивнул Костин.

– Тогда рассказывай. Я ведь о судьбе эскадры ничего не знаю. Если помнишь, из Севастополя мы драпали вместе, и до Стамбула дошли тоже вместе. А потом всех, кто не в морской форме, высадили на берег. Знаешь, сколько нас было? Триста тысяч человек, в том числе семьдесят тысяч солдат и офицеров. Хлебнули мы по первое число! Самое главное, на нас всем было наплевать, и никаким союзникам мы были не нужны. Я это понял быстро и задерживаться около Врангеля и его Российского общевоинского союза не стал.

– И что же ты делаешь? На что живешь?

– Да так, – сразу поскучнел Скосырев. – Болтаюсь…То здесь, то там. Зато свободен! – вскинул он голову и молодецки закрутил усы. – Да ладно, все это ерунда. Ты лучше про эскадру расскажи. Где она, что она, как она?

– Тебе подробно или в двух словах? – наполнил бокалы Костин.

– Подробно. Конечно, подробно! – загорелся Скосырев. – Ты же знаешь, войну я начинал на палубе, и если бы не ранение, так бы на палубе и остался. Ты вот по-прежнему в форме, значит, эскадра существует, корабли на плаву, матросы стоят на вахтах. А может, плюнуть мне на эти теплые края и податься к вам? Возьмете? Я же был неплохим штурманом.

– Эх, Борька-Борька, – вздохнул Костин, – как говорили раньше, оторвался ты от жизни. Ни газет ты, видно, не читаешь, ни радио не слушаешь. А ведь о Русской эскадре столько говорят и пишут, столько ломают копий в парламентах и министерствах, что только слепоглухой не знает, где мы стоим и что делаем. Напомню, что, когда мы пришли в Стамбул, никакой Русской эскадры не было, а была никак не организованная толпа из военных и коммерческих судов – всего 126 вымпелов. После того как вас высадили на берег и коммерческие суда разбежались, вице-адмирал Кедров сформировал Русскую эскадру, в которую помимо транспортов и даже ледокола вошли два линкора, два крейсера, десять эсминцев и четыре подводные лодки. Я был на «Алмазе». Славный вроде бы крейсер, но машины ни к черту, и в Бизерту нас притащили на буксире.