Последний спартанец. Разгромить Ксеркса! - Виктор Поротников Страница 10

Перед полуденной трапезой к Еврибиаду пришел Фемистокл, который сразу заговорил о том, насколько успешной была вчерашняя битва с вражеским флотом.

– Общие потери персов в шесть раз превосходят наши потери, – молвил Фемистокл, сидя возле постели Еврибиада. – Кроме того, одна лемносская триера покинула флот Ксеркса, перейдя на нашу сторону. Этой триерой командует знатный лемносец Антидор. В прошлом он не раз бывал в Афинах по торговым делам. Я хорошо его знаю.

– Думаешь, Антидору можно доверять? – спросил Еврибиад, глядя в большие, широко поставленные глаза Фемистокла.

– Вполне, – кивнул Фемистокл. – Антидор в душе ненавидит персов, ведь они убили его брата и племянника во время Ионийского восстания. Антидор горит желанием отомстить за них.

Фемистокл с торжеством на лице поведал Еврибиаду также о том, что Антидор нарисовал на папирусе точную схему расположения персидских кораблей вдоль побережья Магнесийского полуострова. Фемистокл принес этот папирус с собой, показав его Еврибиаду.

– Видишь, друг, на Магнесийском полуострове нет больших бухт, поэтому персы расположили свои суда вдоль пляжей и маленьких лагун, растянув их на большое расстояние, – говорил Фемистокл, тыча пальцем в карту. – Египетские корабли стоят на якоре недалеко от Сепиадского мыса. Финикийские триеры занимают бухту у Афет. Между ними расположились суда киприотов и памфилов, заняв все крошечные заливчики. К западу от Афет находятся стоянки ликийских кораблей, близ которых стоят карийские триеры, вытянутые на низкий песчаный берег. От Платанийского залива до мыса Гриба береговую линию занимают корабли ионийцев и эолийцев. А за мысом Гриба расположена стоянка киликийских судов. Таким образом, якорные стоянки персидского флота растянуты вдоль побережья Магнесии почти на шестьдесят стадий.

– И что нам это дает? – поинтересовался Еврибиад, не понимая, куда клонит Фемистокл.

– Наш флот может внезапным ударом уничтожить вражеские суда, скажем, возле мыса Гриба и безнаказанно уйти восвояси, – ответил тот. – Персидские навархи при всем желании не смогут быстро собрать в кулак свои силы. А нападать на нас разрозненными отрядами кораблей персы не осмелятся.

– Иными словами, ты хочешь разбить флот Ксеркса по частям, действуя стремительными наскоками. – Еврибиад покачал головой, внимательно разглядывая на папирусе карту Эвбейского пролива и побережье Магнесии. – Что ж, дружище, это дело верное. Как только стихнет буря, наш флот снова выйдет в море.

– Если ты не сможешь встать с постели, то могу я принять начальство над нашим флотом, – сказал Фемистокл, стараясь не смотреть в глаза Еврибиаду. – В любом случае, друг мой, ты по-прежнему остаешься верховным навархом. И любая победа эллинов на море будет записана на твой счет.

Еврибиад свернул папирус в трубку и протянул его Фемистоклу. При этом он произнес непреклонным голосом:

– Я буду участвовать в битве, даже если меня принесут на мой корабль на носилках.

Фемистокл взглянул на Еврибиада с невольным уважением. Перед тем как удалиться, Фемистокл отвесил полулежащему на ложе Еврибиаду почтительный поклон.

После полудня в эллинском стане заполыхали погребальные костры. Следуя своему обычаю, греки сжигали тела воинов, матросов и гребцов, павших во вчерашнем морском сражении. Не все убитые были доставлены на берег, несколько тел, упавших за борт в сумятице битвы, так и не были обнаружены. Сгоревший прах всех убитых эллинов было решено захоронить в общей могиле у подножия горы Телефрии.

По окончании траурной церемонии воины, гребцы и военачальники стали расходиться по своим становищам, разбросанным на морском побережье.

«Надо будет сказать Динону, чтобы в случае моей гибели мои бренные останки доставили в Спарту для захоронения», – думал Еврибиад, направляясь в кипарисовую рощу, раскинувшуюся на взгорье рядом со станом афинян.

Все доблестные предки Еврибиада были похоронены в Лакедемоне рядом с могилами древних спартанских царей. Род Еврибиада считался одним из самых знатных в Спарте, мужчин из этого рода было принято погребать в отчей земле. Если же случалось так, что прах павшего воина из рода Эгидов невозможно было привезти в Спарту, тогда его родичи воздвигали каменный кенотаф, то есть пустую могилу. На каменной крышке кенотафа выбивалось имя знатного спартиата, погибшего вдали от отчизны, но память о котором должна была жить в сердцах его потомков.

Взойдя на холм, поросший деревьями и кустами, Еврибиад замер, словно статуя, закутавшись в свой красный плащ. Над его непокрытой головой раскачивались и гнулись под порывами ветра темно-зеленые стройные кипарисы. Перед его взором расстилалась свинцово-голубая морская гладь, покрытая пенными волнами, катившимися к берегу из глубины Эвбейского пролива. Темные тяжелые небеса, затянутые тучами, казались зловещими.

Еврибиад вдруг ощутил в себе трепет души и волнение духа, созерцая бурную морскую стихию, неподвластную людям с их честолюбивыми помыслами. Ему стало жутко: таким ничтожным казался он себе перед этими темными небесами и штормовым морем, которые сливались у горизонта в нечто единое и бескрайнее.

«Что со мной происходит? Неужели я робею? – думал Еврибиад. – Но перед чем?… Перед новой грядущей битвой или перед этой мрачной соленой водой, способной поглотить разом наш флот и все корабли Ксеркса?»

Еврибиаду было стыдно перед самим собой за свой страх перед морем. Он жаждал подвигов и был готов сражаться с персами на твердой земле, а не на качающейся палубе триеры. Привычный к тактике сухопутной войны, Еврибиад терял уверенность в себе всякий раз, поднимаясь на корабль. Гордый и честолюбивый Еврибиад был вынужден внимать советам людей, сведущих в морском деле, и общаться с ними как с равными. Но разве равен по рождению с Еврибиадом тот же Фемистокл, матерью которого была фракиянка. Сами афиняне за глаза называют Фемистокла нечистокровным эллином! Симбулей Динон всюду сует свой нос, смея оспаривать даже некоторые приказы Еврибиада. А ведь Динон родом из периэков и не имеет полных гражданских прав, в отличие от спартиатов. Однако Динон имеет навыки судовождения и морского боя, а значит, Еврибиаду приходится с ним считаться. По спартанским законам, сим булей Динон является его правой рукой.

«Коль мне выпал этот нелегкий жребий, я обязан привести эллинский флот к победе! – мысленно подбадривал себя Еврибиад. – Если я проиграю варварам битву на море, то мой отец никогда не простит мне этого. Моя жена и мой сын будут презирать меня. Многие мои друзья от меня отвернутся. Уж лучше утонуть в морской пучине, чем терпеть такой позор!»

На рассвете следующего дня к мысу Артемисий подошла «Саламиния», священная триера афинян, которая использовалась ими как посыльное судно. Архитель, командир «Саламинии», сойдя на берег, сообщил эллинским навархам два радостных известия. Оказалось, что следом за «Саламинией» к Артемисию спешат пятьдесят три афинских корабля при полной оснастке и с воинами на борту. Это были триеры, находившиеся в стадии достройки в афинских доках, когда общегреческий флот отплыл от острова Эгина к Эвбейскому проливу.