Последний спартанец. Разгромить Ксеркса! - Виктор Поротников Страница 9

Еврибиад сомкнул тяжелые веки, натянув на себя край шерстяного одеяла. Осознание того, что небольшой эллинский флот не только не был уничтожен варварами, но и с честью вышел из неравной битвы, наполняло Еврибиада торжеством и гордостью. Бурная радость, заполнившая сердце Еврибиада, гнала от него сон.

По кожаному верху палатки стучали струи дождя, частые и хлесткие. В щель меж холщевых входных занавесок просачивался запах сырой земли и густой аромат намокшей листвы деревьев. Где-то невдалеке грозно шумели морские волны, набегавшие на сушу и с шипеньем откатывающиеся назад, шурша по песку и мелкой гальке.

Еврибиад не заметил, как заснул. Ему вдруг приснился его отец Евриклид, суровый и седовласый. В свои восемьдесят с лишним лет Евриклид обладал завидным здоровьем. Он не хуже молодых воинов мог метнуть копье в цель и без труда переплывал реку Эврот, на берегу которой раскинулся город Спарта. Вот уже больше двадцати лет Евриклид заседает в герусии, спартанском совете старейшин. В герусию допускаются лишь те из граждан Лакедемона, кто ни разу не был уличен в неблаговидном поступке, кто строго соблюдает установления законодателя Ликурга и к шестидесяти годам дослужился до высших должностей в войске.

Еврибиаду снилось, что его отец вошел к нему в палатку в своем неизменном сером гиматии с красной каймой по нижнему краю, закутанный в свой любимый синий плащ.

«Ну, сын мой, рассказывай, достойно ли ты сражался с персами в недавней битве, – скрипучим голосом произнес Евриклид, – много ли вражеских кораблей ты потопил. Рассказывай все!»

Еврибиаду было стыдно перед отцом за то, что его триера так неудачно протаранила огромное финикийское судно, что в самый разгар сражения Еврибиад лишился чувств от удара камнем по голове. По сути дела, Еврибиад не успел совершить ничего героического в этом скоротечном вечернем сражении с флотом Ксеркса. Лгать и изворачиваться Еврибиад не умел, поэтому он откровенно поведал своему строгому отцу всю горькую правду.

Услышанное из уст сына заметно омрачило старика Евриклида.

«Вот уж не думал, сын мой, что ты опозоришь мои седины! – проворчал старейшина, завесив низкими бровями свои бледно-голубые глаза. – Тебе доверено начальство над общегреческим флотом, а это обязывает тебя быть храбрейшим среди всех эллинских навархов. Не умеешь достойно командовать, значит, сумей умереть достойно!»

Сновидение было столь ярким и осязаемым, что Еврибиад, пробудившись рано утром, первым делом спросил у подошедшего к нему лекаря, здесь ли еще его отец.

– Какой отец? – растерянно пробормотал лекарь, замерев с лекарственным снадобьем в руках возле ложа Еврибиада.

– Мой отец, старейшина Евриклид, – пояснил Еврибиад, приподнявшись на локте и озирая внутреннее пространство палатки, озаренное светом масляного светильника. – Я же ночью разговаривал с ним.

– Это было во сне, наварх, – участливо произнес лекарь, протянув Еврибиаду круглую глиняную чашу без ножки. – Во сне ты разговаривал не только с отцом, но и со своей женой. Я был рядом, поэтому все слышал. Выпей лекарство, наварх. Это избавит тебя от головных болей и придаст тебе сил.

Еврибиад, как ребенок, с готовностью принял целебный напиток из рук лекаря и беспрекословно выпил его. Ему очень хотелось поскорее встать на ноги, чтобы в новом сражении с варварами в полной мере проявить свою доблесть и привести эллинский флот к победе.

Еврибиад совсем не чувствовал голода, и все же лекарь принудил его отведать овсяной каши с жареным мясом. Этот завтрак приготовили на костре слуги Еврибиада.

Ливень прекратился около полуночи, но шторм на море продолжал бушевать, яростно обрушивая высокие мутные валы на береговые отмели и скалы.

Адимант, пришедший навестить Еврибиада, поведал ему о тех опасностях, через какие довелось пройти его кораблю во вчерашней битве. Триера «Кохлион», на которой Адимант держал свой командирский штандарт, была самой быстроходной среди коринфских триер. По этой причине, а также благодаря отличной морской выучке команды корабль Адиманта побывал в самом пекле сражения, не получив ни одного серьезного повреждения. Адиманту удалось потопить одно вражеское судно и повредить еще пять кораблей Ксеркса.

«Кохлион» означает по-гречески «Спиральная раковина».

Еврибиад слабым голосом поблагодарил Адиманта за то, что его корабль вовремя подоспел на выручку «Сатейре». Еврибиад беседовал с Адимантом, лежа в постели. На этом настоял его лекарь.

Тщеславный Адимант не скрывал горделивого самодовольства. Он был доволен тем, что ему удалось оказать помощь триере Еврибиада во вчерашнем сражении. Адимант надеялся, что Еврибиад будет помнить об этом на будущих военных советах и впредь не станет пренебрегать его мнением. Вслух об этом Адимант не сказал, но намек на это он все-таки сделал. Адиманту очень не хотелось, чтобы Еврибиад угодил под влияние Фемистокла.

От намеков Адиманта в душе Еврибиада появился горький осадок. Получалось, что Еврибиад теперь обязан Адиманту за поддержку в сражении, и, дабы не выглядеть неблагодарным, ему придется впредь считаться с мнением коринфского наварха.

Еврибиад вздохнул с облегчением, когда Адимант наконец удалился из его палатки.

Не прошло и получаса после ухода Адиманта, как к Еврибиаду наведался эгинец Поликрит. Правая рука Поликрита была перевязана узкими льняными лентами от локтя до плеча. Он получил ранение во вчерашнем сражении, когда взбирался на палубу персидского судна. Триера Поликрита под названием «Никея», что значит «Победа», являлась самым крупным кораблем во всем эллинском флоте. Потому-то Поликрит сражался на равных с большими финикийскими триерами. Триера Поликрита пустила на дно один финикийский корабль, и еще одно финикийское судно было взято воинами Поликрита на абордаж.

На корабле, захваченном Поликритом, оказался влиятельный персидский военачальник Артохм, женатый на сводной сестре Ксеркса.

– Артохм сражался как бешеный, но мои удальцы все же пленили его, – посмеиваясь, молвил Поликрит в разговоре с Еврибиадом. – Телохранителей Артохма пришлось всех перебить, они дрались отчаянно. Вся палуба захваченного персидского судна была залита кровью изрубленных варваров. Я сам чуть головы не лишился в той жестокой схватке!

– И все же, друг мой, ты вышел победителем, – не без зависти в голосе заметил Еврибиад. – Ты захватил большой вражеский корабль, взял в плен персидского военачальника. Эгинцы могут гордиться тобой!

Догадываясь, что именно гнетет Еврибиада, Поликрит ободряюще пожал ему руку.

– Флот Ксеркса еще не разбит, вчера мы лишь опробовали в деле нашу морскую тактику, – сказал он. – Решающие битвы с варварами еще впереди, друг мой. Так что воинской славы нам хватит на всех!

Глядя на входной полог, за которым скрылся Поликрит, торопившийся устранить все повреждения на «Никее» к концу этого дня, Еврибиад размышлял с мучительной досадой: «Да, полчища Ксеркса несметны, поэтому ратной славы хватит всем эллинам, взявшимся за оружие. Однако у спартанцев боевой славы должно быть больше, иначе зачем мы встали во главе общеэллинского флота и войска!»