Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников Страница 11

Однако ни потайные башни, ни тайные ходы не защитили Вардзию от катастрофы.

В XIII веке, когда не было уже царицы Тамар, в Грузию вторглись монголы, а в 1266 году правитель Ахалцыхе провозгласил, говоря современным языком, автономию от грузинского царя.

Автономия – не самое надежное образование в структуре государства, и регион (Месхетия и Джавахетия) на 300 лет вышел из-под контроля Грузинского царства.

В том же злополучном для Грузии XIII веке случилось сильнейшее землетрясение. Многочисленные террасы, на которых монахи-писатели наслаждались прохладой в тени домашних виноградников, обрушились вниз, обнажив внутренности монастыря, сделав их похожими на оголившиеся соты. Под руинами погибли и литераторы, и все созданные ими произведения.

Участок дороги между Вардзией и крепостью Хертвиси я прозвал «ущельем тишины».

Любой громкий звук в этих горах может вызвать камнепад, поэтому в наши дни первое, что запрещают здесь дорожные знаки, – это сигналить.

Увидев знак с перечеркнутым клаксоном, я вспомнил о том, что рядом с Вардзией некогда находился монастырь монахов-молчальников, о жизни которых известно еще меньше, чем о погребенных под руинами «монастыря роз».

Здесь, на подъездах к «Турецкой Грузии», все чаще слышишь «салям» вместо традиционного грузинского «гаумарджос».

В течение пяти веков город Ахалцыхе был турецким. Во вторую, и самую разрушительную из Турецких кампаний, русские войска уничтожили город вместе с большинством мирного населения, оборонявшегося неистово.

«Никто из ахалцыхских жителей не хотел сдаваться, и даже женщины проникнуты были таким фанатизмом, что многие, стараясь избегнуть плена, добровольно кидались в огонь; другие, вооруженные кинжалами, шли в битву», – писал военный историк Василий Потто.

Так сражались против русских грузины, принявшие ислам, и ставшие верными подданными турецкого султана.

За несколько лет до описываемых событий в одном из походов на Ахалцыхе солдаты из отряда Тамаза Орбелиани отступили в боржомское ущелье, где обнаружили знаменитые минеральные источники.

После городка Адигени, предпоследнего населенного пункта перед горной Аджарией, заповедник хороших дорог закончился, и мне предстояло узнать, что такое настоящие горные дороги.

В тот вечер было решено устроить ночлег, не доезжая до перевала Годердзи, или, если повезет, достигнуть вершины и разбить лагерь там.

Еще не осведомленного о славе этого перевала, меня нисколько не смущала перспектива оставаться там одному после захода солнца.

Самой интересной достопримечательностью в окрестностях был окаменелый лес, отмеченный на туристических картах.

Когда я подъехал к Зарзме, до заката оставалось не больше получаса. Поэтому, свернув с основной трассы и взобравшись по каменистому подъему, я постучался в двери монастыря.

Батура медленно обходит свои владения. Тихий, огромный, молчаливый азиат.

Когда я приехал, он спал. Ему не было дела до гостя, пока тот не оказался прямо на пути его утреннего обхода.

Эти собаки не трогают своих, но Батура еще не знает, что я свой. И вот мокрая морда уткнулась мне в пах.

«Доброе утро, Батура!»

Пес не тратит время на лишние разговоры. Он подходит молча, и ты застываешь, не шелохнувшись, вытянувшись в струнку: «Батура, я свой», «Батура, все в порядке».

Он не лает, и не начинает тебя есть.

Он просто ждет команды.

«Свои, Батура! Свои!» – слышу сзади голос одного из монахов.

Пес поднял голову.

Добрыми, слезящимися глазами огромная овчарка смотрит на меня.

Теперь я спокоен.

Хозяин знает, что в доме сегодня гость.

А днем он снова будет спать, изредка открывая один глаз и высовывая нос из своей кельи.

Люди приходят и уходят: паломники, гости, путешественники. А Батуре – ночному сторожу – нет дела до этой мирской суеты.

Кто-то делает это раз в году, кто-то – все триста шестьдесят пять. Сегодня все мы похожи в одном: разгребаем щебень, чистим дорожки, думаем о Боге.

Взбираемся в гору, носим камни, думаем о Боге.

Косим сено, просим о спасении, думаем о Боге.

На самом деле я не знаю, о чем думает каждый из нас…

После работы садимся обедать в одном из деревенских домов.

Трапеза простая и добротная – картофель, овощи, соленья, хлеб.

«Почему ты не доедаешь? – спросил меня, улыбаясь, один молодой монах. – Если будешь не доедать – у тебя жены красивой не будет».

«Жены красивой не будет? Почему?»

«Не знаю. Нас в детстве так учили», – отвечает он.

«А ты почему тогда в детстве не доедал?» – парировал я.

«Потому что, – улыбнулся он отрешенно, пряча за улыбкой что-то другое. – Потому что…»

За столом все улыбаются, но никто почему-то не глядит на меня. Один уставился в тарелку, другой смотрит в сторону…

«Потому что, потому что, потому…» – повторяет монах задумчиво, отведя глаза и выстукивая пальцами по столу какой-то ритм.

Серафимом звали основателя их монастыря.

А как зовут этого?..

Говорят, нельзя всуе поминать имя Бога. А можно ли всуе тревожить кости его святых?

Всуе ли я пришел сюда, или по делу? Я не всегда знаю, что мне нужно от живых, и еще реже – от мертвых.

Я просто прихожу и слушаю, и смотрю, и задаю миллион ненужных вопросов. Или только кажется, что ненужных…

Предыдущие поколения монахов Зарзмы. Костница монастыря

Какие-то ответы я помню, какие-то забыл. Забыл, например, как зовут монаха, чинившего решетку перед входом в склеп. Я никогда не знал его имени в миру, а монастырское казалось странным и не соответствующим.

Он был слишком живым. Слишком заразительно смеялся, сваривая автогеном решетку перед прошлой (и будущей) могилой.

И я забыл это имя, как забывают все, что не могут приспособить.

Так пусть будет – Серафим.

6:30 утра. Раздается клокочущий звук, как будто кто-то полощет горло лекарством – так грузинский монах очищает душу молитвой.