Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский Страница 14

— Там может всплыть много интересного, — неуверенно пробормотал Кальтенбруннер, хотя имел весьма смутное представление об этой группе аристократов-оппозиционеров, судьбами которых занималось исключительно гестапо.

— Нужны какие-то новые факты, которые бы оправдывали арест бывшего руководителя абвера.

— Эти факты будут, мой фюрер.

— Как вы помните, дело о предательской деятельности адмирала Канариса и других служащих абвера открыл еще ваш предшественник Рейнхард Гейдрих. Но тогда многими это воспринималось как соперничество двух руководителей и двух организаций. Теперь же мы видим, что покойный Гейдрих очень тонко уловил сущность адмирала.

— Я лично ознакомлюсь с делом «Черной капеллы» и связанными с ним людьми, мой фюрер.

— Однако сам арест и разбирательство по делу адмирала действительно лучше всего поручить Мюллеру, его гестапо.

— Именно это я и намеревался сделать, — соврал Кальтенбруннер с чувством признательности фюреру и за то, что в конечном итоге он отказался от своих подозрений относительно него, и за то, что позволил свалить эту миссию на гестапо. Присоединяя к имеющемуся в его записной книжке «списку арестованных по делу о покушении на фюрера» всё новые и новые имена, причем имена людей хорошо известных не только в армии, но и во всей Германии, Кальтенбруннер и сам в последнее время чувствовал себя все более неуютно. «Снаряды ложатся все ближе!» — вот что он понимал, задумываясь над каждой новой фамилией изобличенного. Так что сегодняшняя встреча с фюрером в какой-то степени разрядила его нервозность.

— Дайте возможность шефу гестапо еще раз доказать свою преданность рейху, — в такт каждому своему слову, едва сдерживая дрожание головы, кивал Гитлер.

— И мы предоставим ему такую возможность, мой фюрер.

Сообщить Мюллеру о новом задании фюрера он решил, не дожидаясь прибытия в Берлин. Причем делал это с внутренним сладострастием: ведь еще вчера ему казалось, что в натиске против него Гитлер использует именно его, гестаповского мельника. [13]Войдя в купе к радистам, он приказал немедленно связаться по рации с управлением гестапо.

Шеф зарубежной политической разведки Главного управления имперской безопасности бригадефюрер Вальтер Шелленберг [14]уже почти закончил довольно неофициальную беседу со своим подчиненным, гауптштурмфюрером СС бароном Адрианом фон Фёлькерсамом, [15]на тему мистической экспедиции в Тибет, возглавлять которую должен был сам Отто Скорцени. Шелленберг уже давно поглядывал на дверь кабинета Фёлькерсама, ожидая момента, чтобы уйти к себе, а хозяин помещения, изрядно наговоривший всякого в ходе беседы, теперь начал побаиваться своей собственной смелости и стремился оправдаться постфактум.

— Будем надеяться, что моим мнением по этому поводу фюрер попросту не поинтересуется. Как, впрочем, и Гиммлер. А следовательно, мое мнение останется сугубо между нами, бригадефюрер.

После этих слов барон имел право рассчитывать на хоть какие-то заверения Шелленберга в молчании, но вместо этого услышал:

— …Не говоря уже о том, что оно может не понравиться также Кальтенбруннеру.

— Да мало ли кому, — раздраженно признал Фёлькерсам.

— И Мюллеру, — указал Шелленберг на того, кто в любом случае не побрезгует поинтересоваться мнением даже такого «винтика», как гауптштурмфюрер Фёлькерсам.

— Им обоим не понравится, в этом я убежден, — мужественно признал барон-диверсант. И в то же время с надеждой взглянул на Шелленберга.

— Это я к тому, чтобы ваши сомнения не становились предметом обсуждения в… ну, скажем, в широких диверсионных кругах. Иначе я не смогу прийти вам на помощь.

На сей раз барон взглянул на шефа с усталостью и обреченностью во взгляде, и коричневатые мешочки под его близоруко щурящимися глазами — Фёлькерсам упорно не хотел мириться с необходимостью прибегать к помощи окулистов — налились коричневатой желчью сожаления, если не обиды.

«… И не пришел бы, даже если бы мог, — мстительно молвил он про себя, — для этого ты слишком труслив».

Больше всего Фёлькерсама поражало то, что, при всей своей трусости, Шелленберг позволяет себе запугивать его. Хотя в принципе такое поведение бригадефюрера мало кого удивляло. «Красавчик», как обычно называли Шелленберга во все тех же «широких диверсионных кругах», всегда обладал удивительной способностью осаждать своего собеседника с ангельской непорочной улыбкой на действительно красивом личике. Но от этого наскоки его не становились менее досадными.

— С благодарностью принимаю ваше предупреждение, бригадефюрер, — произнес барон, после чего наступила томительная, двусмысленная пауза.

И когда Шелленберг вдруг сказал: «Поднимите же…» — барон не сразу уловил, что это относится к трубке телефона, на жужжание которого он поначалу решил не обращать внимания. Исключительно из уважения к высокому гостю.

Становиться свидетелем этого телефонного разговора бригадефюрер не собирался, да и тема их встречи была исчерпана. Во всяком случае, он так считал.

Шелленберг уже взялся за дверную ручку, но, заметив, что фёлькерсам застыл с удивленно вытянутым лицом и ошарашенно смотрит на него, задержался у двери.

— Так точно, внимательно изучил, — донеслось до начальника разведки СД, после чего он тут же прикрыл перед собой дверь.

— Кто? — едва слышно поинтересовался Шелленберг.

— Да, это верная информация, — то ли не расслышал его вопроса, то ли попросту не обратил на него внимания Фёлькерсам.