Красная перчатка - Виталий Гладкий Страница 16

Но наступали новые времена и представление о боярской лошади — тяжелой и неповоротливой — начало меняться. Одним из первых, кто по достоинству оценил преимущество легких татарских лошадей, стал Остафий Дворянинец. Он взял и соединил резвость лошадей приволжской вольницы — разбойников, которые называли себя татарским словом «кайсаки», то есть наездники — с выносливостью немецких клепперов. Получились невысокие, но очень быстрые, выносливые и красиво сложенные лошади для тяжеловооруженных всадников.

Именно такими были жеребчики под Вышеней и Истомой. Их обучили не пугаться диких зверей (для этого в конюшне Дворянинца стояли клетки с волками и медведями) и, если придется, сражаться с ними зубами и копытами. Это свойство лошадей из конюшни тысяцкого уже успели оценить многие видные люди Великого Новгорода, и те продавалась по очень высокой цене, почти сравнимой с теми деньгами, которыми редкие любители расплачивались за персидских жеребцов.

— А што, боярин, не пора ли нам немного перекусить и маненько отдохнуть? — спросил Истома, когда они удалились на весьма приличное расстояние от Новгорода. — Знаю тут пещерку одну, в ней и лошади поместятся.

Небо уже посветлело и раннее утро разлило над озером, мимо которого они проезжали, большой жбан белого тумана.

— Согласен! Пора, — радостно ответил Вышеня. — Я голоден, как волк. — Он и впрямь сильно проголодался; после разговора с отцом ему кусок в горло не лез.

Пещерка действительно была хороша — просторная, защищенная от ветра и влаги густым кустарником у входа. Правда, увидев посреди нее большое черное пятно пепла, Вышеня немного встревожился, но Истома успокоил его:

— Не боись, боярин. Ужо извини — эту пещеру знаю не только я. Место ведь проходное. Мне вот тоже приходилось здесь несколько раз костры жечь. Но края тут дикие, и летом по бездорожью сюда трудно добраться. Ты уж сам в этом убедился. Вот зимой — другое дело. Да и какая надобность по лесам и болотам плутать? Так и сгинуть недолго.

— А вдруг разбойники? Вишь-ко, пепел-то свежий.

— Однако ты глазастый, боярин, — с уважением сказал Истома. — И то верно — пепел точно не прошлогодний… — Он взял щепотку пепла, растер между пальцев, понюхал. — Дней десять назад костер горел. Ну дак нам-то что? Ежели и останавливались какие люди здесь, то ныне они далеко. Располагайся, боярин, а я пока лошадок обихожу да сушняк для костра соберу…

Подкрепившись, решили немного поспать. Вышеня уже с трудом держал глаза открытыми, так сильно тянуло его после сытной еды в сон. Уснули оба в один момент, едва легли на постель из веток, срезанных Истомой. Лошади стояли здесь же; они задумчиво жевали сочную траву (труды все того же Истомы) и с вожделением косились на саквы с овсом, — запас на всякий случай — лежавшие рядом с тугими переметными сумами, в которых хранились продукты.

Проснулся Вышеня от того, что его кто-то грубо пнул под ребра. Он подскочил как ошпаренный и хотел схватиться за меч, но вместо него оказалось пустое место.

Пещера полнилась народом, разбойным с виду. При виде ошеломленного лица юноши все дружно заржали.

— А птенчик-то с норовом, — вполголоса сказал разбойник, заросший черной бородищей по глаза. — Чай, богатенький. Одежонка справная. Интересно, што там у него в мошне?

— Убери руки, Ворон, — вдруг раздался хорошо знакомый Вышене голос Истомы. — А то как бы чего не вышло, — голос доносился из дальнего конца пещеры, терявшегося в темноте.

— Кто там такой храбрый? — с деланным спокойствием спросил разбойник, судя по всему, атаман шайки, но острый кадык на его длинной шее начал бегать вверх-вниз.

Подручные Ворона, поначалу несколько опешившие, схватились за оружие. Оно было у них очень разношерстным. У одного — большой тевтонский меч, совершенно бесполезный в тесноте пещеры с ее низким потолком, у второго — рогатина, у третьего — дубина, окованная железом, у четвертого сулица — метательное копье, а у остальных — ножи, топоры и кистени. У некоторых имелись и луки, но они, за отсутствием налучий, висели не у пояса, а за спиной.

— Это я, Ворон, — ответил Истома и показался на освещенном месте, готовый в любой момент спрятаться в глубокой нише.

Разбойники подбросили в затухающий костер несколько сухих веток, языки пламени поднялись высоко, и теперь пещера предстала перед глазами собравшихся во всей своей дикой красе. Порода, в которой образовалось естественное углубление, изобиловала включениями слюды, и ее крохотные пластинки заиграли-засияли, будто драгоценные камни. Разноцветные зайчики запрыгали по человеческим лицам в безумном хороводе, подчиняясь игре повелителя огня, древнего бога русичей Сварога.

— Истома?! — удивился Ворон. — Ты што здесь делаешь?

— То же самое и я хочу спросить у тебя, — дерзко ответил холоп Остафия Дворянинца. Истома стоял с луком в руках, и его стрела метила точно в сердце атамана разбойников. А уж стрелял он, как говорится, дай бог каждому; Вышеня это точно знал.

Видимо, и Ворону было известно это мастерство Истомы, потому что он осторожно сказал:

— Ты это… лук-то опусти. А то, неровен час, не удержишь тетиву…

— Всяко может случиться, — невозмутимо подтвердил Истома. — Скажи своим людишкам, абы вышли из пещеры. Надыть поговорить…

Разбойники негодующе зашумели.

— Цыц! — рявкнул на них Ворон. — Пошли все прочь!

Ворча, словно голодные псы, у которых отняли кость с мясом, разбойники удалились. Они хорошо знали буйный нрав своего предводителя, а потому даже не подумали ему перечить — себе может выйти дороже.

— Ну? — требовательно сказал Ворон.

— Меч парню отдай, — молвил ему в ответ Истома, все так же держа атамана разбойников на прицеле.

— Вона лежит… — буркнул Ворон, и Вышеня с быстротой куницы вооружился.

— А вот теперя мы и погутарим… — Истома опустил лук, подошел к Ворону и прошептал ему на ухо несколько слов.

Мрачное лицо атамана разбойников разгладилось, он заулыбался, что еле угадывалось из-за буйной поросли, и сказал:

— Так енто же другое дело… Значитца, ты сын тысяцкого Остафия Дворянинца? — спросил он у Вышени.

«Зачем сказал?!» — мысленно вознегодовал Вышеня, бросив злой взгляд на Истому. Но тот лишь ободряюще опустил веки; мол, так надо.

— Да, сын, — сухо ответил Вышеня.

— Надо же… — Ворон покачал головой. — Мы с твоим батюшкой — ого-го… — но тут же, спохватившись, умолк, и его странное и многозначительное «ого-го» осталось недоговоренным, — Однако, — продолжил он, — нам бы тоже надо схорониться в пещерке. Отдохнуть, откушать дичины… Не возражаешь? — спросил он Истому.

— Милости просим. Ты тока предупреди своих татей, штоб вели себя благоразумно.

— Не сумлевайся, они у меня смирные… — Ворон рассмеялся.

Его примеру последовал и Истома.

«Неужели Истома был разбойником?! — думал Вышеня со страхом. — А если он и теперь состоит в шайке? Да уж, удружил мне отец… Што дальше-то будет?»