Каллиграф - Эдвард Докс Страница 18

Венера песнь услышала мою, И поклялась она разнообразьем, Любви ценнейшим даром, с безобразьем Покончить этим… [33]

Дня Донна недостаточно того, что богиня признает, что разнообразие является самым ценным даром любви; он заставляет ее клясться в этом. И когда вы читаете, а тем более пишете это стихотворение целиком, ключевая строка производит впечатление случайной на фоне общего построения аргументов. Однако у Донна нет ничего en passant [34], и это, казалось бы, ничем не выделяющееся слово становится главным: дня Донна «разнообразие» было центром и смыслом всего происходящего.

И для меня тоже.

Но как объяснить это Люси?

Телефонные звонки и молчание в трубке начались через день после катастрофы и продолжались с нарастающей частотой в течение последующей недели. В самое разное время дня и ночи – как раз в тот момент, когда я пытался вывести сложную в исполнении вертикаль буквы «к», или как только я закрывал глаза, пытаясь уснуть, – безжалостный преследователь внезапно вторгался в мою жизнь. Злонамеренный звонок мог заставить меня опрометью мчаться в холл, чтобы поднять трубку и успокоить моего мучителя до следующей атаки, обрушивающейся на меня через две минуты или через семь с половиной часов, скажем, в 3.36 ночи. Люси ни разу не заговорила, но я знал, что это была она. Она даже не сочла за труд скрывать свой номер.

Несколько дней я занимался одним и тем же, пытаясь пролить свет на ситуацию, обвиняя себя и думая, что раз уж я сам допустил такое безобразие, значит, заслужил и этот кошмарный телефонный террор. Самым трудным было спокойно говорить в трубку «алло» – ведь мог позвонить и кто-то другой.

К середине второй недели я понял, что не могу больше это выносить. Я выдернул телефон из розетки и временно прервал все контакты с внешним миром. Что еще я мог сделать? Я несколько раз пытался говорить в молчащую трубку. Я пытался сам звонить несчастной. Я даже пытался «перемолчать» ее: мы оба просто сидели с трубками в руках на разных концах линии, вслушиваясь в дыхание друг друга и изо всех сил стараясь ни в коем случае не вешать трубку первым. Так проходил час за часом, пока не наступала безмолвная ночь. Ничто не действовало.

Я понимал, что Люси не виновата в моей тупости, она не заслужила такого. И еще я отлично знал, что только полный идиот мог допустить такую банальную и отвратительную развязку. Поначалу я думал через день или два после случившегося зайти к ней, в дом ее матери, но побоялся, что это принесет больше вреда, чем пользы. Нет, Люси была явно не заинтересована в продолжении дискуссии. Даже самые горячие извинения казались ей омерзительной ложью. Не объяснять же ей, что я нашел человека, разделяющего мои взгляды на безнадежную противоречивость чувств, и этот человек – сибарит и поэт-метафизик, живший в XVII веке. А еще – что я глубоко убежден: верность (не говоря уже о браке) зачастую приводит к состоянию психологической апатии, напоминающей смерть. Нет, объяснять все это Люси – увольте!

И все же что-то надо было делать. А потому в самом конце марта, в субботу, я сел за стол, чтобы написать короткое письмо в надежде, что его сожжение, разрывание на кусочки, поедание или смывание в канализацию окажет оздоровительный, терапевтический эффект.

Выбрав для такого случая мой любимый вариант изящного курсива, я начертал пару абзацев, в которых в самых черных тонах обрисовал самого себя, чтобы она могла поверить в искренность моих слов, я смешивал правду и вымысел так, чтобы их невозможно было расчленить. Встав таким образом на отстраненную позицию человека, обладающего высокими и незыблемыми моральными принципами – совершенно несовместимыми с обычными человеческими взглядами, – я подошел к сути дела и в самой деликатной и осторожной манере, на которую только был способен, посоветовал ей забыть все, что связано со мной, и идти вперед по жизни, не оглядываясь на прошлое.

При всем при том должен признать, что письмо выглядело несколько лицемерным. Возможно, я описал свое поведение в слишком черных красках, дав основания заподозрить меня в попытке манипулировать ею. А это может вызвать новый приступ гнева. Или письмо вышло чересчур витиеватым? Не исключено. Но по своему опыту я знал: лишь у немногих хватает духа уничтожать мои письма. И я был уверен: несмотря ни на что, Люси прочитает его, причем не один раз, если и не сохранит его навсегда. И, вероятно, со временем она сумеет понять мои намерения и мотивы.

«Да пошло все к чертовой матери», – подумал я после того, как закончил письмо. Приближался субботний вечер. Наступало время покончить с добровольным отшельничеством и вновь вступить в мир кокетства и флирта. Для начала надо забрать белье из прачечной и запастись провизией у Роя, этого разжиревшего Гитлера.

В субботу около четырех я вздохнул и включил телефон. И прежде, чем он вновь зазвонит, я поспешил покинуть квартиру, захватив с собой пакеты для продуктов.

Надо признать, что без Роя и его сына Роя Младшего я бы умер. В основном я покупаю продукты именно у них. (Супермаркеты стали совершенно невыносимы – огромное количество людей постоянно вовлекает вас в подробности своей домашней жизни: мамаши и папаши, семейные пары, одинокие личности – все как будто стремятся привлечь к себе взгляды всех окружающих, включая и служащих магазина.) Главное удобство магазинчика Роя было в том, что он закрывался только на Рождество и на те часы, когда Рой просто физически не мог дольше бодрствовать. Рой Младший, семнадцатилетняя худая и несколько менее сумасшедшая копия Роя Старшего, был единственным, кому дозволялось помогать хозяину в ведении торговли. Из этих двоих, несмотря на его манеру разглагольствовать о том, что он считает «крупными сделками», менее опасным казался Рой Младший; во всяком случае, у него не наблюдалось отцовского мрачного дара психологического изматывания клиентов, равно как и угрожающих интонаций йоркширского акцента старшего Роя. Не будет преувеличением сказать, что я подружился с Роем Младшим, как можно подружиться с соседом; он приносил мне все, что я заказывал, в любое удобное для меня время, а также помогал мне выбираться из запутанных ситуаций (а их было немало), когда мне требовалось что-нибудь неожиданное – скажем, такси-малолитражку. А главное, выбор продуктов и их качество в магазине Роя просто поражали; а если случалось, что мне было нужно то, чего у них в ассортименте не оказывалось, их профессиональная гордость требовала доставить мне любой товар, большой или маленький, не позднее чем за два часа.

– И пакетик кешыо, – сказал я.

Поставив перед кассой корзину, битком набитую провизией, я встал перед гладким деревянным прилавком, с пакетом белья из прачечной под мышкой.

– Прошу вас, мистер Джексон, – кивнул Рой Старший, снимая пакетик с орехами со стойки за спиной и протягивая его мне.

– Как Рой? – поинтересовался я.