Месть палача - Виктор Вальд Страница 2

Это голос императора Константина Великого, перенесшего славу Рима в маленький городишко Византий. Как и положено святому, его лик богоподобен и ярок до рези в глазах. Нужно прикрыться ладонью. А лучше отвернуться.

– Един бог – един василевс – единая империя. Где многовластие – там и неразбериха, погибель для подданных!

Какой противный и пронзительный голос. Неужели он и был таким у премудрой августы [2]Анны, жены и матери императоров.

Тут же взгляд Иоанна Кантакузина впивается в лицо двадцатидвухлетнего своего тезки и соправителя Иоанна из рода Палеологов. Он ненавидит этого строптивого и неучтивого молодого выскочку всей душой и телом. И эта ненависть еще более возрастает сейчас, когда он видит, как этот враг обнимает свою жену Елену. Эта красавица, (и, о горе!) дочь самого Иоанна Кантакузина, желавшего таким браком обуздать желание молодого императора править единолично, без учета сложившихся ситуаций и заслуг соправителя. Так сказать, по зову и праву императорской крови. А на то, что Кантакузина править и спасть Ромейскую империю (ее в дальнейшем мы будем называть более звучным для нас словом – Византия, хотя это наименование Ромейская империя получила лишь в XIX веке) призвал сам Господь, ему закрыть глаза и уши, и не знать о том титаническом труде и горах золота, что были истрачены старым Иоанном на борьбу с врагами империи.

А враги повсюду, и они радуются и наслаждаются той долгой и кровопролитной войной, которую ведут между собой свекор и зять Иоанны. Вот они явные и скрытые враги за золотым столом императорской столовой: король Сербов Стефан Душан, болгарский царь Иоанн-Александр, государи латинских стран и их жадный до власти и золота папа Римский. А еще ближе и страшнее эти торгаши и ненасытные морские волки – дожи Венеции и Генуи. А еще… И еще, и еще…

А друзья? Если за этим роскошным и жутким столом друзья?

Долго оглядывается из своего гробового возвышения василевс Иоанн Кантакузин в поисках дружеских обличий. Они есть, все больше домашние и родные, но какие-то не устойчивые и быстро меняющиеся. Жена и преданейший друг Ирина…. Старший сын и объявленный отцом еще один со-император Матфей…. Младший и удачливейший из всей семьи Кантакузинов – Мануил, деспот Мореи….

А вскоре всех их заменяет только одно – морщинистое и аскетическое лицо османского бея Орхана. Но как можно назвать другом того, из-за которого несколько месяцев не может спокойно уснуть правитель империи Иоанн Кантакузин и из-за которого жители Византии в страхе покидают свои города? Такого друга нужно ненавидеть. Тем более что его старческие руки, сейчас на ложе, нежно ласкают дочь императора Феодору. Ту, которую Иоанн выдал за варвара и врага веры в надежде на дружескую и родственную помощь.

О, несчастный Иоанн! Отдал дочерей врагам. Отдал империю врагам. Теперь и себя отдает. Но слава Господу в его справедливые руки. И уже нет смысла оглядываться, прислушиваться, реагировать на то и тех, что и кто окружают золотой стол.

На василевсе Византийской империи, согласно «Книги церемоний» составленной просвещенным и талантливым правителем Константином VII Багрянородным золотая корона, а так же дивитиссон, хламида и сапоги пурпурного цвета. Можно спокойно лечь, если это угодно Господу, и предаться его воле.

Вот уже императорская охрана подняла и понесла роскошный гроб. За ними следует духовенство и сенаторы в строго указанных одеждах. И несут Иоанна по скромно убранной в траур главной улице Константинополя Месе к церкви Мирелайон. Все правильно. Так и желал он. Все согласно древним традициям и расписанному до мелочей церемониалу.

Вот распорядитель делает шаг вперед гроба василевса и громко возглашает:

– Входи император! Царь царей, Бог богов, призывает тебя! – и еще громче: – Сними корону свою!

Какой громкий и ужасный крик! От него даже мертвые поднимутся, не то, что спящие и видящие в глубоком сне свои собственные похороны!

Василевс Византийской империи Иоанн Кантакузин резко поднялся со своего ложа. Его ночная рубашка, обильно пропитанная холодным потом, прилипла к спине и на груди.

* * *

Да! Ему можно все. Ведь он автократор [3]многих земель, источник закона и порядка, возведенный на престол самим Господом! Ему можно и даже должно в силу сложившихся испытаний нарушить дворцовый церемониал.

Когда постельничий трижды в шестом часу утра постучал в двери императорской спальни, сам василевс уже молился перед иконой Спасителя, установленной в специальной нише Золотого зала. Когда многие из тех, кто остался в императорском дворце, хмуро поглядывали на трон в ожидании завтрака василевса и во время его обсуждения распорядка дня, сам василевс легко, как для его шестидесяти лет, карабкался по узким ступеням на смотровую площадку знаменитого маяка Фарос.

Этому сооружению, немыслимо как воздвигнутому на узком мысе в пределах стен дворца, никогда не сравниться высотой и славой с погибшим от гнева Всевышнего языческим александрийским чудом света. Но он действует и помогает, указывая морякам безопасный путь в гавани Константинополя. А еще именно с этой смотровой площадки все еще посылаются и принимаются по эстафетной системе световые сигналы из удаленных уголков империи.

Хотя…. Нет уже удаленных уголков империи. Да и сама империя, если трезво поразмыслить, сузилась до околиц самой столицы.

Эти околицы прекрасно видны в это чудесное ясное майское утро несчастного 1354 года от рождества Христова. Воистину несчастного и, если трезво поразмыслить, губительного для тысячелетней империи года.

Чудо! Только чудо может спасти империю, Константинополь и самого василевса Иоанна Кантакузина. Может именно в надежде узреть это чудо и взобрался на немыслимую высоту старый император.

Только где оно – чудо? В какую сторону направить свой взгляд? Откуда появится оно, или его посланное богом знамение?

В солнечное утро восхитительны воды Босфора. В вечной игре перекатывает свои волны древний пролив от европейского к азиатскому берегу. А затем от того берега к крепким стенам Константинополя. Вот так играючись, да еще призвав попутный ветер, некогда главная жемчужина Византийской империи может за несколько часов доставить огромный флот зятя – османского бея Орхана.

А может и быстрее. Может, идут уже с юга по несчастной земле предательством захваченного полуострова Галлиполя его кровожадные всадники. И вот-вот раздадутся под стенами пронзительные звуки боевых труб, и грозно забьют огромные барабаны.

И что тогда? На что надеяться?

Василевс резко повернулся к северу и тяжело вздохнул. Там, через узкие воды Золотого Рога [4]вгрызлась в сердце столицы змеиное кубло Галаты, огромный торговый квартал, подвластный врагам генуэзцам, ставший уже крепостью. Оттуда не жди чуда. Оттуда скорее нужно ждать каменного обстрела из требюше и огненных стрел из спрингалдов. Эти западные машины будут наводить знатоки своего дела, и, конечно же, наводить на огромную территорию императорского дворца.