Волонтер девяносто второго года - Александр Дюма Страница 22

Герцог Энгиенский просил меня сопровождать его. В тот день я распрощался со всеми уроками и, взяв подаренное им ружье, отправился вместе с ним на охоту.

Герцогу тогда исполнилось всего восемнадцать лет; следовательно, он был ненамного старше меня, и этому равенству в возрасте я, вероятно, был обязан его благожелательным отношением ко мне. Я обратил внимание, что герцог, хотя и был приветлив как всегда, выглядел очень грустным.

Он нашел, что я возмужал, и, кроме того, заинтересовался некоторыми подробностями моего воспитания, так как я стал изъясняться с большей легкостью, иногда даже не без изящества.

Я ему рассказал, почему «Эмиль» Жан Жака лег в основу моего воспитания и в чем оно заключается.

Когда я упомянул о г-не Друэ, он осведомился, не содержатель ли это почты из Сент-Мену. И, получив утвердительный ответ, заметил:

— Он слывет пылким патриотом.

Я пояснил, что в наших краях именно от г-на Друэ узнали о взятии Бастилии.

В этот момент вспугнули косулю, и по лаю собак я угадал, что она пробежит совсем близко от нас.

— Монсеньер, приготовьтесь, сейчас мимо побежит косуля, — сказал я.

И действительно, через две секунды косуля перебежала дорогу шагах в тридцати от герцога.

Но он даже не вскинул к плечу ружья; казалось, он ее совсем не заметил и озабочен чем-то большим, нежели охота. Потом он стал расспрашивать о том, как в наших краях настроены дворянство и народ.

Я сказал, что народ очень любит короля (это была правда), но к дворянству простые люди питают глубокую ненависть (это тоже было правдой).

Он сел и вытер носовым платком вспотевший лоб: совершенно ясно, что пот выступил от волнения, а не от усталости.

Я с удивлением смотрел на него.

— Простите, господин герцог, — обратился я к нему, — но я слышал, как его высочество принц де Конде говорил, будто вы едете инспектировать Верден, потому что нам, вероятно, предстоит воевать.

Он пристально смотрел на меня, желая понять, к чему я клоню.

— Простите мой вопрос, господин герцог, но возможна ли война? — повторил я.

— Весьма вероятна, — ответил он, не сводя с меня глаз. — Но почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что в случае войны я медлить не стану.

— Понятно, ты же говорил мне, что учишься фехтовать и снимать планы. Значит, если будет война, ты пойдешь добровольцем?

— Если Франция окажется в опасности, да. Если начнется война, каждый, кто способен держать ружье, должен устремиться на защиту нации.

— А ты способен не только держать, но и с честью носить ружье?

— Конечно, монсеньер, — улыбнулся я. — Благодаря прекрасному подарку вашего высочества я научился стрелять довольно прилично, и, попадись мне на мушку пруссак или австриец, им, по-моему, придется пережить неприятные минуты.

— Ты думаешь?

— Конечно! Я в этом уверен. Пруссак или австриец будут покрупнее вон того вяхиря… Сейчас вы сами убедитесь.

И я показал герцогу вяхиря, устроившегося на сухой ветке на макушке дуба, шагах в трехстах от нас.

— Ты с ума сошел! — воскликнул герцог. — Эта птица в три раза дальше, чем достигает выстрел из ружья.

— Если стрелять дробью, монсеньер, а не пулями.

— Твое ружье заряжено пулей?

— Да, ваша светлость, теперь я стреляю только пулями.

— И считаешь, что подстрелишь голубя?

— Уверен.

Я сгорал от желания доказать герцогу, что подаренное им ружье попало в надежные руки, и прицелился с величайшим старанием. Герцог, желая взглянуть, сдержу ли я свое обещание, приподнялся, облокотившись на руку и на одно колено. Прозвучал выстрел — птица камнем рухнула вниз.

Герцог хотел было встать и подойти к ней.

— Не беспокойтесь, монсеньер, — остановил я его, — я сам схожу за ней. Я пошел за вяхирем и принес его герцогу. Голубь был прострелен навылет.

— Ты прав, — сказал принц с каким-то странным выражением лица, — будь это пруссак или австриец, ты не промахнулся бы. Ну, пойдем, Рене, продолжим охоту.

С этой минуты герцог больше не проронил ни слова и, казалось, задумался еще глубже.

В четыре часа мы вернулись в хижину папаши Дешарма. Вельможи отобедали в шатре. В пять часов из Клермона пригнали лошадей и впрягли их в карету. Господа, оставив, по обыкновению, двадцать пять луидоров для лесных сторожей, сели в экипаж. Герцог Энгиенский подошел ко мне и сказал:

— Рене, я очень хотел бы чем-нибудь тебе помочь, ибо ты мне нравишься. Но с такими мыслями, какие ты мне высказал сегодня, ты не нуждаешься в покровителе и сам пробьешь себе дорогу в жизни. Впрочем, в тот день, когда я смогу быть тебе полезным, мое покровительство, вероятно, будет недорого стоить, — со вздохом прибавил он. — Во всяком случае, надеюсь, что ты, как бы ни сложилась жизнь, всегда будешь вспоминать обо мне с удовольствием.

— И с благодарностью, монсеньер, — ответил я, склонившись в поклоне.

— Этого я от тебя не требую. Прощай, мой милый! Меня поразил тон, каким герцог произнес слово «прощай».

— Разве ваше высочество не будет проезжать здесь обратно? — спросил я.

— Вероятно, нет, — сказал он. — Нам предстоит долгая поездка по границам, и, Бог знает, выпадет ли мне когда-нибудь счастье снова вернуться на охоту в этот прекрасный лес!

— Что ты там мешкаешь, Анри? — спросил принц де Конде.

— Ничего, отец, — откликнулся герцог, — я просто говорю с этим парнем. И, в последний раз махнув мне рукой, он занял место в карете рядом с отцом.

Лошади умчались галопом.

С тяжелым сердцем стоял я на том месте, где со мной беседовал герцог. Меня словно охватило предчувствие тех страшных обстоятельств, при которых мне снова довелось с ним встретиться.

На следующее утро, когда я брал у Бертрана урок фехтования на саблях, приехал г-н Друэ; я собрался было повесить саблю на стену.

— Я тебе мешать не буду, — сказал он, — а займу место Бертрана. Я не прочь узнать, насколько ты силен.

— Помилуйте, господин Жан Батист! — возразил я. — Я ни за что не посмею драться с вами.

— Не упрямься! Становись в позицию — и смелее в бой! Я занял боевую стойку, но ограничивался защитой.

— Эй, ты что делаешь? — кричал Бертран, ревниво жаждущий показать все мои таланты. — Не стой, как пень, нападай! Наноси удары справа, прямые по руке!

— По-моему, малыш меня бережет, Бог меня прости, — рассмеялся г-н Друэ.

— Рене, если через минуту ты не нанесешь господину Друэ три укола, твоей ноги больше не будет в моем доме и можешь искать кого угодно, чтобы брать у него уроки, понял? — пригрозил мне Бертран.