Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд Страница 23

У тал Кирте существует ритуал, свершаемый настолько редко, что целое поколение может прожить жизнь, ни разу не приняв в нём участия. Именуемый «тал Мира», «отрешение от бремени», он вершится перед выстроившимися отрядами «семей» конных лучниц, если одна из них кощунственно разорвала узы триконы.

Две воительницы, состоявшие в опозоренной триаде, обнажают левую грудь со шрамами-матриконами. По старым, зажившим шрамам делаются свежие надрезы, куда вливается едкий отвар щёлока и камфорного масла. Раны дымятся, а каждая из лишившихся подруги сестёр трижды провозглашает отречение от уз, которыми она была связана с изменницей.

Лук и уздечка, которые нарушительница обета посвятила Аресу Мужеубийце и Артемиде Безжалостной при вступлении в ряды воительниц, теперь отделяют от других посвящений и швыряют в специально вырытый ров, имеющий шесть локтей в глубину, шесть в ширину и триста — в длину. Ров сей именуют «этеста», или «могила дружбы». По этой траншее верхом проезжают отряды сестёр с расцарапанными в кровь лицами, после чего в жертву Аресу приносят трёх жеребцов. Их кости погребают в земле, в крипте.

Каждая из воительниц бросает в ров все предметы, подаренные ей изменницей или хранящие память о её прикосновениях, после чего его заваливают землёй и на этом месте в степи вырастает курган, к которому запрещено приближаться в течение всего следующего года. Дата сия считается столь неблагоприятной, что все рождённые в этот день дети обрекаются на смерть. В конце церемонии все воительницы во главе с амазонками, лишившимися своей подруги, разом поворачиваются к кургану спиной и траурным маршем удаляются с места захоронения.

Таков был и обряд, совершенный после измены Антиопы. Его отличие от описанного мною заключалось лишь в том, что один из входов в крипту, по велению Элевтеры, остался незапечатанным. Подруга надеялась, что изменница избавится от морока, насланного на неё пиратом Тесеем из Афин, и вновь обратит своё сердце к свободному народу.

За время моей жизни лишь две воительницы из тал Кирте обесчестили свои имена, презрев тройственные узы. Лишь две: Антиопа и я сама.

Моя измена была двойной и состояла в следующем. Во-первых, я потворствовала нашей бывшей царице в её пагубном отступничестве, когда та в разгар Великой битвы выступила с оружием в руках против собственных соплеменниц. И во-вторых, уже после сражения я не смогла лишить жизни себя и мою возлюбленную Элевтеру, которая была серьёзно ранена и находилась на моём попечении. Я знала, что таков мой долг. Я держала в руке клинок. Но совершить надлежащее так и не смогла. Удар не был нанесён не только из любви к ней (ибо что может быть лучше, чем пасть в бою и возродиться к жизни грядущей?). Прежде всего я осознавала незаменимость Элевтеры для свободного народа. Погибни она — и кому вести за собой тал Кирте? Все остальные либо убиты, либо сломлены. Лишь Элевтера могла стать настоящим вождём, а что стало бы с нашим народом без вождя?

Разумеется, мне было ясно, что отступничество станет концом моей жизни, ибо, подобно топору, отсекающему побег от ствола, это предательство навсегда отъединит меня от моих соплеменниц. Однако впоследствии мне дано было уразуметь, что одна судьба порождает другую, а раз так, то ни участь Элевтеры, ни моя, ни судьбы Антиопы, Тесея и всего нашего народа ещё не исчерпаны и не достигли своего завершения.

ВОСПОМИНАНИЯ ТИОНЫ

Отряд под командованием Аттика снялся с побережья Огненной реки и снова направился к Амазонскому морю. Все исполнились решимости не думать больше о возвращении в Афины и поклялись завершить поход успехом или умереть, но не покрыть себя позором.

Небо послало нам прекрасную погоду. Корабли скользили к северу, подгоняемые благоприятным ветром. Во Фтии герой Пелей оказал нашим судам радушный приём: лошади впервые со времени шторма были накормлены отборным зерном, а люди вдоволь наелись жареного мяса, что наилучшим образом сказалось на состоянии их духа. Повреждённые корабли подлатали, рваные паруса и сломанные вёсла заменили на новые, а на место выбывших бойцов наняли местных искателей приключений.

Что касается меня, то я наслаждалась обществом сестры: одного присутствия Европы было достаточно, чтобы солнце вернулось на мои небеса. Пострадавшие от болотного яда вылечились и восстановили силы, погибших оплакали, и боль утраты постепенно отступила.

Но на пятое утро по пробуждении мы обнаружили, что Европа пропала. Она бежала ночью, забрав, кроме своей лошади, ещё и запасную, которую навьючила необходимыми в дороге припасами и снаряжением. Побег удался ей, несмотря на двойной караул, конные патрули и пикеты, расставленные через каждые сорок локтей.

Настроение людей резко ухудшилось. Не то чтобы возвращение сестры наши люди сочли достаточным оправданием затраченных усилий и понесённых потерь, но то был единственный реальный успех, достигнутый за время злосчастного похода.

Теперь нам предстояло начинать всё сначала. Хуже того, Европа, видимо, не оставила намерения присоединиться к Селене, а стало быть, нам, скорее всего, придётся впредь иметь дело с двумя враждебно настроенными женщинами, вооружёнными до зубов и умеющими обращаться с оружием.

Больше всех расстроился отец, фактически потерявший одну из дочерей. Огорчилась и я: побег Европы разбил моё сердце, но не столько потому, что она покинула отряд, сколько потому, что сделала это без меня. Впрочем, обида не заставила меня возненавидеть её, ибо в моих глазах Европа оставалась образцом совершенства. Раз ей пришло в голову покинуть меня, значит, со мной что-то не так. Наверное, я не заслужила права на новую жизнь вместе с ней.

Во всём отряде моё горе заметил лишь царевич Аттик, хотя он, оказавшись в роли отвергнутого жениха, имел все основания сосредоточиться на собственных переживаниях. Узнав о бегстве, он послал на поиски Европы три конных отряда, один из которых возглавил сам. Увы, поиски ни к чему не привели, и наши всадники вернулись с пустыми руками.

Когда я чистила усталых лошадей, царевич подошёл ко мне.

— Ты ведь не собираешься сбежать следом за сестрой, правда, Тиона? — спросил он, назвав меня не по прозвищу, Скелетиком, а уважительно, по имени. — Мне очень не хотелось бы встретить тебя в бою, сражающейся на вражеской стороне.

Царевич говорил так, словно слегка поддразнивал меня, однако я уловила в его тоне нечто такое, что заставило меня прослезиться. Устыдившись, я отвернулась, чтобы он не заметил моих слёз, но украдкой я всё же поглядывала в его сторону. Почему-то больше всего мне запомнилась серебряная заколка в форме цикады, скреплявшая плащ на его шее. Никогда я не видела более красивой вещицы.