Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан Страница 29

– Лучше б тут лагерь разбили, – сказал Виглаф, принюхиваясь к острому лисьему запаху.

– Слишком далеко от кораблей, – возразил я, вспоминая, как мы волочили «Змея» и «Фьорд-Эльк» по бревнам, которые не хотели катиться. – Зато здесь уж точно есть кабаны.

– И не только они, – сказал Эгфрит, указывая копьем на голую яблоневую рощу, за которой, словно море, колыхалось поле озимого ячменя.

– Глядите-ка! – воскликнул Бьярни: за полем виднелся холм, обнесенный частоколом, а на холме – крытые соломой хижины.

– Там христиане! – добавил Эгфрит, осеняя себя крестом. Хоть хижины и казались беспорядочно натыканными, однако самая большая крыша смотрела на запад и восток, из чего Эгфрит заключил, что это церковь.

– Так тут не синелицые живут? – спросил я.

– Похоже, мы снова на землях Карла Великого, – ответил Эгфрит.

– Во Франкии? – выдохнул Пенда.

– Да, только в южной ее части, – пояснил Эгфрит. – Но я бы не беспокоился, Пенда. Земли императора простираются далеко и широко. Так что нам ничего не угрожает. – И Эгфрит зашагал в сторону деревни.

Бьярни последовал за ним.

– Подожди, Бьярни, – окликнул его я. – Если там христиане, может, лучше обратно пойдем?

Бьярни, не оборачиваясь, махнул рукой.

– Пенда и Виглаф – христиане, – сказал он, – и у нас есть собственный слуга Белого Христа. Чего бояться? Пойдем, Ворон. Что ты как баба?

Я поплелся за ним.

– Прямо туда пойдем? – крикнул позади нас Виглаф.

Я оглянулся и увидел, что Пенда пожал плечами и тоже пошел за мной.

– А куда ж еще, Виглаф, – сказал он. – Если повезет, нам там продадут чертова борова.

Подойдя к деревне, мы поняли, что она на самом деле гораздо меньше, чем казалось. Ее всю можно было обойти, пока в котле закипает вода. Кроме низкого и кривого частокола, заборов не было. Главные ворота стояли нараспашку, и отец Эгфрит зычно объявил о нашем приходе. Никто не ответил, и мы вошли внутрь, с копьями наготове на случай западни. Однако нас никто не встретил, кроме трех старых псов, двух белых лошадей, объедающих солому с низких крыш, да нескольких кур, копошащихся в грязи. Я прошел мимо ровных рядов тимьяна и других трав и заглянул в бочку. Там, свиваясь, плавали угри. Из маленькой хижины тянулся сладковатый дымок, Бьярни нашел там мясо на вертеле. В другой хижине нам попались масло, сыр и кадушка, доверху наполненная солью. Нигде не было ни души.

– Тебя испугались, Пенда, – пошутил я.

Вид Пенды мог внушить страх даже бывалому воину, и не только из-за шрама, который тянулся по щеке от виска до подбородка.

– Что за мужчины тут живут, раз позволили нам так просто войти? – недоумевал Пенда, вгрызаясь в головку сыра размером с кулак.

– А мужчин тут и нет, – объяснил Эгфрит. – Это женский монастырь.

Пенда поглядел вокруг и кивнул – неожиданно все стало ясно. Редкие, обветшалые хижины, ни кузницы, ни лавки мясника. Наверное, Христовы невесты где-то спрятались и теперь наблюдали за нами. Я вспомнил аббатису Берту и содрогнулся.

– Я бы хотел помолиться, раз уж мы здесь, святой отец, – обратился Виглаф к Эгфриту.

Какое-то время монах неуверенно потирал свежебритую лысину, потом произнес:

– Полагаю, сестры не стали бы возражать, Виглаф, только недолго. Не годится отрывать верующих от служения Господу. – Он повернулся к нам. – А ты, Пенда, помолишься с нами?

Уэссексец покосился на меня, потом пожал плечами.

– Вполне подходящее место, чтобы получить Божье благословение, – кивнул он. – Лишним не будет, особенно если живешь среди язычников.

– Верно сказано, Пенда, – ответил отец Эгфрит, указывая пальцем на небо, после чего направился к церкви.

Ухмыльнувшись, я поплелся за ним.

Церковь была простой, с двумя часовнями по бокам и обращенным на восток алтарем. На грубо вытесанном из дерева столе в алтаре лежало вышитое полотно, а на нем стояло распятье. Рядом мерцали в темноте сальные свечи. В воздухе плыл незнакомый сладковатый запах. Казалось, что привычный мир остался где-то далеко. Стало не по себе.

– Чувство такое, будто в загробный мир попал, – сказал я Бьярни на норвежском.

Он мрачно пожал плечами. Было ясно, что люди здесь бедные и взять у них нечего. «Это и к лучшему», – подумалось мне. Неизвестно, что бы сделали Пенда и Виглаф, если бы Бьярни вздумал ограбить церковь.

– Да, этот крест не утянул бы Туфи на дно, – сказал Бьярни, указывая на стол, потом прикоснулся к рукояти меча, чтоб прогнать злой рок, что утопил датчанина.

– Нечего было тащить ту штуку за собой, – сказал я, глядя на двух мышей, бегущих по камышовым циновкам на полу. Одна куда-то свернула, а вторая побежала дальше по голому деревянному полу.

– Пора уходить, – сказал отец Эгфрит, переводя взгляд с меня на пол, а потом – на уэссекца.

Виглаф почесал круглый подбородок.

– Я еще не все молитвы произнес, святой отец, – сказал он.

– Мы и так уже слишком задержались, Виглаф, – бросил Эгфрит. – Уйдем, пусть сестры спокойно молятся. Несчастные, должно быть, до смерти перепугались, сидят в лесу и ждут не дождутся, когда мы наконец уйдем.

Виглаф посмотрел на Пенду. Тот с явным облегчением пожал плечами. Мы вышли из церкви, щурясь от яркого света.

– Вон хоть коз давайте заберем, – предложил Бьярни. – И сыр.

У церкви были привязаны три козы. Рядом с одной из них стояла бадья, наполовину заполненная молоком. Мы пустили ее по кругу. Отец Эгфрит пить не стал, сказал, что краденое молоко отдает грехом. Пенда возразил, что к этому привкусу со временем привыкаешь. Но монаха было уже не унять, он торопился поскорее уйти.

– Коза – это тебе не вепрь, Бьярни, – сказал я, утирая рот ладонью.

Молоко было густое и теплое.

– Брам точно нас засмеет.

– Засмеет, не засмеет, а молоко за двоих пить будет, – уверенно ответил Бьярни, выгнув бровь дугой.

– Предлагаешь коз у сестер украсть? – возмутился Эгфрит. Маленький проныра выучил норвежский лучше, чем я думал. – Даже слышать об этом не хочу! Сейчас же уходим, Ворон, пока нас Бог не покарал. А Он за такое карает, уж не сомневайтесь.

Пенда взял монаха за плечо.

– Все еще пытаешься уговорить этого красноглазого тролльего сына обратиться к свету? – Он глянул на меня. – С таким же успехом можно просить море, чтоб перестало быть мокрым.

Эгфрит покосился на меня, сузив глаза.

– Gutta cavat lapidem non vi sed saepe cadendo. Что на латыни означает: «Капля камень точит не силой, но частым паденьем». Я – терпеливый человек, как вы знаете. И верю, что душа Ворона для Бога еще не потеряна.