Каллиграф - Эдвард Докс Страница 37

И когда я произнес эти волшебные слова, тяжелые ворота цитадели знаний распахнулись передо мной и я благодарно захромал внутрь.

В течение следующего часа или около того мой гид проявил себя красноречивым знатоком Лондона, как мне и обещали. Даже хренакер стал меньше мучить его, когда речь зашла об оригинальной архитектуре вилл, стоящих вдоль Риджентс-канала, построенных Джоном Нэшем, или о следах его влияния в архитектуре Лаймхауса. Спустя две дополнительные пинты пива, накачанный сведениями по самую макушку, я был готов уходить.

– Могу я захватить с собой сэндвичи и бутылочку вина?

– Нет проблем, приятель, – согласился Дез. – Вообще-то так не делают, ведь хренов ресторан на хреновой набережной стоит прямо рядом с причалом. Они всегда рады снабдить пассажиров жратвой для особых случаев, что-нибудь этакое. Но если моя хренова баба взбрыкнет, просто скажи ей, что я не возражал. Я там буду рядом, так что смогу унять ее, если что. Хренова старая корова.

– Спасибо, – кивнул я.

– Нет проблем, Джазз 33, действуй. Охрененно приятно, когда попадается по-настоящему заинтересованная хренова публика.

– Еще по одной?

– Неплохо бы.

Я соскользнул с табурета и заказал еще по кружке пива Безумному Дезу и Рою Младшему.

– А себе?

– Нет, с меня уже хватит.

– Ого?

– У меня дела еще сегодня, – я подмигнул. – Маленький хренов перепихончик.

– Классно.

– Охрененно классно.

– Тогда вали, – он широко ухмыльнулся.

Я осторожно пробрался через весь зал, в его дальний конец, где под потемневшим от никотина сводом медного цвета, возле покрытой кафелем стены неопределенного коричневатого оттенка, местами переходящего в темный горчичный тон, Рой Младший пытался отыграть назад деньги, которые просадил в домино. Похоже, он обрадовался поводу прервать игру, потому что с готовностью поднялся, взял предложенную пинту пива, покачнулся, кивнул, высунул язык и деловито подмигнул, потом опять покачнулся и вдруг… словно подкошенный рухнул на колени, руки его безвольно повисли вдоль тела, талия согнулась, и он мешком повалился на пол. Непосредственным результатом этой отключки стала целая череда событий, разворачивавшихся словно в замедленном кино: затрещала раскалывающаяся древесина, развалилось то, что держалось благодаря умело изготовленным пазам и столярному клею, на пол полетели чипсы и кружки с пивом, а следом за ними целая батарея пустых и полупустых бутылок, пробок и прочей дребедени, которая звенела, сверкала и крутилась на полу, раскатываясь по углам; пара мобильных телефонов ударились при падении со стола о кафельную стену, костяшки домино сыпались веером, перемешиваясь со всем остальным; стены, пол, башмаки, рубахи, брюки, а иногда и чьи-то волосы покрывались пивными брызгами. Пиво рекой лилось на всех вокруг, летело в самых неожиданных направлениях; пригоршня зажженных сигарет кружилась в воздухе; друзья Роя нырнули в разные стороны, пытаясь избежать последствий катастрофы, кто-то ударился головой о ножку стола, кто-то столкнулся с другим посетителем бара, кто-то поскользнулся в образовавшейся луже и рукой проехал по мокрой от пива стене; чей-то башмак разорвал пополам промокшую десятифунтовую банкноту, валявшуюся на полу. Потом наступило мгновение, когда все и вся замерли. Целый дождь сигаретного пепла мягко опускался на образовавшиеся руины. Затем на горизонте появился Дункан и опустил голову, чтобы как следует насладиться пивом с орешками.

О, Гранд-Юнион канал! Изобильный Дунай моих бесстыдных мечтаний! Как я мечтаю о тебе! Твои медленные заводи, в которых купаются нимфы; твои тенистые берега, где нежатся на ветвях наяды; твои сладкие воды, к которым на закате приходят единороги и зубры, чтобы утолить жажду. О, Гранд-Юнион канал, моя колыбель, мои Тигр и Евфрат в одном лице, мой мерцающий под крылом голубки Иордан, мой славный Нил, достойный поцелуя царицы! Дай мне надежду поскорее припасть к твоему лону…

В 16.45, вечером первого за весь май солнечного воскресенья, я жизнерадостно направился по Бломфилд-роуд с соломенной корзинкой в руке к входу на причал компании «Путешествия по каналам с Десмондом». Передо мной, как пажи на торжественном приеме, склонялись молодые побеги, а ветви старых деревьев приседали, как благородные дамы в ожидании кавалеров. Под лазурным небом, сопровождаемый привычными звуками летнего города, я не мог ожидать от этого дня ничего кроме успеха и радости.

Я уже почти дошел до входа на причал, когда появилась Мадлен: она просто вышла из дома.

– Привет, – произнес я дружелюбно и весело, в полном соответствии со своим безмятежным настроением.

– Привет, – отозвалась она.

Вероятно, я слишком откровенно сиял, потому что она внимательно и испытующе посмотрела на меня, прежде чем сказать;

– Разве не чудесный день? Только жарко. Знаете, я спросила у них, можно ли захватить с собой бутылку, и они разрешили. Я вот подумала, что надо взять пару бокалов из дома и еще что-нибудь из холодильника. Подождите, я очень быстро.

– Хорошо, я подожду здесь.

Она торопливо пересекла дорогу. Она выглядела… Не знаю, как это назвать… она могла растопить любое сердце. На ней была белая блузка, расстегнутая возле горла, легкая юбка выше колена длиной, сандалии из переплетенных кожаных ремешков. Но дело было не в одежде. Главное – ее манеры: независимо от ее воли – это несомненно – она казалась расслабленной, двигающейся небрежно и даже чересчур свободно, но это создавало ощущение необыкновенной естественности, жизненной силы, готовности идти на риск. Она каждым движением говорила, что уверенно, требовательно, с животной непосредственностью намерена взять все от этого прекрасного дняи примитивных, несовершенных живых существ, попадающихся ей на пути. (Мадлен в любой момент, стоило ей только пожелать, могла превратиться в девушку в поношенной соломенной шляпке, способную мягко и непринужденно направить партнера в нужном направлении, обращаясь к природному рыцарскому инстинкту, притаившемуся на пыльном чердаке подсознания даже самого скверного мужчины.)

Я ждал ее в ресторане на причале, лениво просматривая меню и размышляя, почему тема морепродуктов удостоилась ироничных комментариев на британском канале культуры. Безумного Деза нигде не было видно, на палубе женщина лет пятидесяти, которую я определил как его «старуху», помогала большому и шумному семейству устроиться на прогулочном судне. Я подумал, что мне стоит заплатить за наши билеты, а потому прошел к кассе как раз вовремя, чтобы опередить скопище вездесущих, переполненных энтузиазмом японских туристов. Только я забрал сдачу, как за спиной раздался знакомый голос, на этот раз весьма приглушенный:

– Эй, Джаз, я тут для тебя зарезервировал пару лучших мест на хреновом носу посудины. – Пауза.A потом громким шепотом: – Кстати, это просто хренова мечта. Прямо-таки захотелось купить ей хренов букет хреновых цветов и опрометью помчаться к ней.

Он исчез прежде, чем я успел поблагодарить.