Остров Надежды - Аркадий Первенцев Страница 4

— Они любили друг друга, — выдавила она сквозь стиснутые зубы, — хотя он был болен, страдал и, если отбросить всякие тонкости, был безнадежен.

— Тем более…

— Что тем более? — она не дала ему докончить. — Зоя страдает. Пойми, ей девятнадцать. В эти годы многое смещается, на многое смотрят по-другому. Возможно, здорового бы она не любила, не привыкла бы к нему, не жалела… Его не вернешь, но мы обязаны сохранить свою дочь…

Улица Гарибальди жила совсем не при италийской погоде. Сухая метель гуляла вовсю, клубилась возле фонарей, догоняла автобусы, подталкивала озябших, закутанных по брови пешеходов. Спасительный зеленый фонарик мелькнул из-за угла как нельзя кстати. Пожилой шофер довез Дмитрия Ильича до вокзала, а расторопная кассирша, отказав в жестком, вручила билет в мягкий вагон.

Молодой смешливый проводник в новенькой шинели щелкнул замочком в купе, пожелал счастливого пути и удалился с обещанием после отхода поезда принести особой заварки чай.

Чуточку отдышавшись, Дмитрий Ильич вышел на платформу, понаблюдал скучающим, безразличным взглядом, как бесшумно заполнялись вагоны, плыл угарный дымок к овальному потолку дебаркадеров, посапывала тормозная компрессия…

У одного из вагонов никак не могла разлучиться молодая парочка. К затяжным поцелуям прислушивались проводники, а плечистый носильщик с бурым лицом даже крякнул от зависти.

Привычная обстановка вокзала вернула мысли Дмитрия Ильича в ровное русло, смягчился их скачущий ритм. Жизнь продолжалась, и многое представлялось проще. Так и он когда-то исчезнет, а парочки будут целоваться на перроне, будут поезда, поземка, фонари, носильщики…

Давно ли отсюда провожали Лезгинцева! Пили шампанское, ели апельсины… Был неунывающий Бударин, еще моряки, все молодые, мускулистые, растущие, как вербовник у хорошего водоема… Чего лучше — подводники, атомники, авангард современного флота.

За несколько минут до отправления Лезгинцев куда-то исчез. Вернулся запыхавшийся, с красной гвоздикой. Церемонно вручил ее Зое. Лезгинцеву аплодировали, затем наспех обнимались. Он прыгнул на ходу, повис на поручнях. Остался в памяти с высоко поднятой фуражкой… Последний раз сверкнула звездочка на кителе — и все…

Страшное, неумолимое в с ё. «В каждом расставании есть привкус смерти». Нелепо прозвучавший афоризм произнес один из провожавших, журналист. Теперь красное словцо звучало пророчески. Никуда не уйти от Лезгинцева. Впервые подавливало сердце. Дмитрий Ильич глубоко вздохнул. На здоровье он не жаловался и никаких сердечных средств с собой не носил. Следует выбросить лишние мысли из головы, не расстраиваться, в пути подумать что к чему, расценить обстановку без паники и предубеждения.

— Папа! — раздалось позади него.

Дмитрий Ильич вздрогнул, резко обернулся. Лицом к лицу — Зоя. Решительная, разгоряченная, в распахнутой шубке, с замшевой сумкой на наплечном ремне.

— Зачем ты приехала? Не люблю проводов.

— Папа, ты извини… — она недолго колебалась, — я тоже еду.

— Едешь? Куда?

— В Ленинград.

— Что ты там будешь делать?

— С тобой…

На него глядели в упор ее глаза, не только просящие — требовательные.

— Остается три минуты до отхода. Ты думаешь, я побегу за билетом?

— Не беспокойся. — Зоя отвернула перчатку, показала билет.

— Никуда ты не поедешь! Немедленно домой!

— Ты несправедлив, папа.

— Поговорим после.

— К тому же ты жесток… — Она добавила враждебно: — Как ты можешь писать о чужих чувствах, если не умеешь понять свою дочь?!

Проводник сердито предупредил:

— Гражданин пассажир, прошу в вагон!

— Неужели ты откажешь мне в праве проститься с ним?

— Домой! — выкрикнул Дмитрий Ильич, цепляя ногой убегавшую подножку.

Сняв пиджак, Дмитрий Ильич уселся у столика в глубоком раздумье. Зачем накричал на девчонку? Не разобрался и прогнал. В самом деле, что дурного в ее порыве? Она захотела проститься с человеком, ей не безразличным. Жестокий? Да! Несправедливый? Да!

Она всегда охотно подчинялась. Непослушание возникает на почве недоверия. Зависимость еще не дает права на гнет. Надолго ли хватит просто отцовских прав? Зоя уже не ребенок, пора понять и перестроить себя в отношениях с ней. Она ему не доверяет, не делится почти ничем. С матерью тоже все реже и реже. Дочь переходит в тот мир, где влияние посторонних может оказаться сильнее: они безответственней. Нет, это всего лишь утешение, а не способ понять, разобраться, добиться, настоять на том не как есть и как хочется, а как должно быть.

Ему не стоило труда быть отцом ребенка, ему совсем не удается быть отцом взрослой дочери. Первое осиливается легче, на второе нужен опыт, зрелость, такт, время и еще многое, многое.

Стоило ли ей увлекать семейного человека? Подобного коварства даже в самой ничтожной дозе не могло быть у Зои. Зато у нее есть другое — невероятная сила, молодость.

«Ты гляди у меня, Юрий Петрович, не желаю быть твоим тестем». И в ответ на шутку: «Эх, Дмитрий Ильич, мечтал бы… Повернул бы круто по другому курсу. Только не монтируются такие агрегаты — Зоя и ваш покорный слуга. Смешно, а главное — поздно».

Почему у него было такое желтое лицо? Даже природная смуглость не могла скрыть желтизны. «Ужасно болит голова…» Когда-то, вспоминают современники, такую же фразу произносил Рузвельт. Президент находился на борту крейсера. Где? В районе Африки. «Ужасно болит голова…» «Касатка» возвращалась вдоль западного побережья Африки.

В коридоре не слышно ни шагов, ни голосов. Проводник принял билет, принес чай, обещал разбудить.

Дмитрий Ильич не собирался спать. Прильнув лбом к стеклу, он видел огни московских окраин, слышал тягучий посвист ветра у обледеневшего окна. Представил: Зоя еще не успела добраться домой, озябла, шуба у нее нараспашку.

Дмитрий Ильич отхлебнул из стакана: чай действительно горячий и крепкий. Погрыз сухарь. Дурные мысли продолжали сверлить мозг. Почти машинально он прихватил тетрадку. Что же в ней? «Может быть, что пригодится из наших каракуль?» В чем смысл ее слов? Дети не берегут родителей. Сунула ему тетрадь, выпалила несколько загадочных слов, крутнулась на каблучках.

На первой странице формула первичного познания закона Кулона. Ниже: «Допустим, в планетной системе важны силы тяготения, в атоме — электрические (кулоновские) силы, а в жизни?»

«В жизни — силы любви». — Почерк Лезгинцева.

«Любовь начинается с поцелуев. Вы принципиально избегаете их? — З.»

Дальше зачеркнуто семь строк и рукой Лезгинцева каллиграфически, неторопливо выписана откуда-то цитата: