Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан Страница 42

На следующий день мне в числе прочих выпало сторожить корабли. Остальные с шумом и гамом сошли на берег, предвкушая радости древнего города. Солнце еще не успело согреть утренний воздух, как Свейн привел новых шлюх.

– Лучшие, что я смог найти, – сконфуженно пожал он плечами. – Выбери себе покрасивее, а я двух остальных возьму. – Рыжий кивнул на девиц с жидкими желтыми волосами и пепельно-серым оттенком лица, какой бывает у тех, кто бодрствует ночью, а спит днем.

Похожие как две капли воды, они отличались лишь зубами: у одной было три черных зуба, а у второй зубов не было вовсе.

– Сестры, наверное, – сказал Свейн, отвечая на мой незаданный вопрос.

Я уже готов был согласиться, когда из города вернулась Кинетрит с ослиной ляжкой на плече.

– Да я скорее съем горсть гвоздей, Свейн, – сказал я погромче, – а тебе удачи, не оплошай с тремя-то. Да понежнее вон с той, – я кивнул на одну из желтоволосых сестриц, – если будешь слишком сильно ее трясти, у нее последние зубы выпадут.

Силач нахмурился и почесал голову. Кинетрит поманила к себе Сколла мясом. Свейн уставился на девушку, хлопая глазами, потом поглядел на меня больше с жалостью, чем с разочарованием. Я отвел взгляд.

Какое Кинетрит дело до того, буду я спать со шлюхой или нет? Я же делил ложе с Аминой всю зиму, и Кинетрит молчала. Однако мои чувства к ней походили на клубок спутанной бечевки. Мне хотелось, чтобы Кинетрит было не все равно, чтобы она ревновала. Я отчаянно желал, чтобы между нами все стало как раньше, и от этого становилось еще хуже – ведь было ясно как день, что она этого не хочет.

Зря я желал Свейну удачи. Судя по крикам, хихиканью и кряхтенью, доносившимся из-за мачты, трудностей норвежец не испытывал.

Я поиграл в тафл с Бьярни, а потом мы с датчанами набрали ведро грязной гальки и пошли состязаться, кто дальше всех кинет. На другом берегу стояла статуя какого-то давно умершего римлянина; она и стала мишенью. Нам повезло: голову статуе когда-то заменили на деревянную и камень бил в нее с громким стуком. Лучше всех кидал Флоки Черный. Он попадал в голову снова и снова, но в конце концов ему надоело и он ушел. Датчанин по имени Арнгрим, наш скальд, сложил замысловатый стих, полный кеннингов [37], и все эти образы вставали перед глазами так живо, что казалось – руку протяни и дотронешься. Вот только Арнгрим стал волком совсем недавно, так что все его стихи были о датчанах, а не о нас. Однако от стиха о франкской темнице и тяжелых оковах к горлу подступила тошнота, а ладони вспотели, так что тут Арнгрим, пожалуй, перестарался.

Наступило утро. Древний город просыпался навстречу новому дню, как и бесчисленное множество раз до этого. Жители спешили по своим делам, не утруждая себя раздумьями о золотом прошлом Рима. Река выдыхала гнилостный туман, он клубился вокруг причалов, поднимаясь над лачугами бедняков, вонючими тропинками в прибрежной траве и выше – к каменным домам у подножия Палатина. Уже и солнце разогнало туман, и распогодилось, и на пристани зашумел базар, а нашего провожатого все не было. Многие потеряли терпение и ушли на берег без него, ну а мы продолжали ждать.

– Говорил я, нельзя доверять этому лживому щенку, – ворчал Виглаф.

В тот же миг на пристани появился Грег. Уэссексец покраснел под своей бородой.

– Готов увидеть арену, Виглаф? – спросил юноша, еще больше смущая верзилу тем, что назвал его по имени.

– Арену? – переспросил тот, сдвинув брови.

– Амфитеатр Флавиев! – воскликнул Грег, раскинув в стороны руки. – А ты, Ворон, готов увидеть наш город таким, каким он был до того, как римлян озарил свет Христа?

– Не терпится увидеть, что тут было до вашего пригвожденного бога, – ответил я, покосившись на Пенду.

– Очень хорошо, – торжественно сказал Грег. – Сейчас же отправимся. Но если попадете в неприятности, я помочь не смогу.

– Какие неприятности? – спросил Сигурд, взбираясь на борт «Фьорд-Элька». С самого рассвета он о чем-то советовался с Рольфом и Браги.

– Сами поймете, – ответил Грег. – В последнее время в городе стало опасно. – Потом с неохотой добавил: – Захватите с собой серебра. На этот раз монеты, Сигурд. – Он ухмыльнулся. – В Амфитеатре Флавиев перстнями не расплатишься.

Датчанин Арнгрим мог бы сложить песнь об арене. Я не скальд и не могу словами передать то, что чувствовал и видел в тот день. Мы стояли у амфитеатра и задрав головы глазели на огромные искусно обтесанные каменные глыбы, гладкие блестящие колонны высотой с дерево и великолепно уложенный красный кирпич. С Палатина Амфитеатр Флавиев казался просто одним из гигантских древних зданий. Однако, стоя внизу, среди конюшен, статуй и лавчонок, я едва мог окинуть его взглядом. Вскоре нам пришлось отойти в сторону, ибо мы были далеко не единственными, кто пришел на арену в тот день. По двое, по трое, а то и группами, к амфитеатру ручейками стекался народ. Воины и торговцы, женщины и оборванцы шли в обрамленные колоннами проходы, гомоня, как птицы на рассвете. Внутри за стенами глухо шумел океан людских голосов, словно в пиршественном зале перед тем, как разносят яства. Воздух наполнял густой аромат жареного лука, грибов, рыбы, трав и чеснока. Народ толпился у дюжин прилавков с едой, хозяева которых радостно потирали руки – торговля явно шла лучше, чем обычно.

– Да один этот амфитеатр крупнее любой нашей деревни, – сказал Сигурд, любуясь статуей обнаженной женщины на возвышении у входа. Груди ее выглядели такими пухлыми и мягкими, что так и тянуло забраться туда и проверить, точно ли они из камня. Рядом с женщиной стояла статуя мужчины, от которой остались только ноги и нижняя часть тела. Я мрачно усмехнулся, представив, как какого-то римлянина расплющивает гигантским обломком статуи, упавшим с неба.

– Сколько человек должны встать друг другу на голову, чтобы достать до верха? – спросил Сигурд.

Улаф оттопырил нижнюю губу, почесал бороду, глядя на высокие стены и прикрывая глаза от полуденного солнца.

– Тридцать? – предположил он.

Сигурд кивнул, довольный ответом.

– Но, боги мои, как? Ворон, ты у нас мыслитель, как люди могли такое построить?

Я пожал плечами. Мимо, рыгая вином и чесноком, прошли два воина с татуировками на лицах.

– Разве что с помощью своих богов, Дядя, – ответил я.

– Ха! – Улаф махнул рукой. – Вот я себе бражный зал построил, но что-то ни Фрейя, ни Хеймдалль, ни Тор не помогали мне доски прибивать. А ведь мы принесли в жертву лучшего быка. Помнишь, Сигурд?

– Да, Дядя, – с улыбкой отозвался ярл. – Халльдор еще тогда с крыши свалился.

– Не везло бедняге, – сказал Улаф, вспоминая бедного Халльдора, которого Сигурд избавил от страданий.