Каллиграф - Эдвард Докс Страница 49

Ягненок тоже был приготовлен почти идеально, хотя, если бы мы были одни и мне бы представился подходящий случай, я бы поддержал идею использования побегов розмарина: метод прокалывания мяса перед запеканием острыми металлическими шампурами, а затем заполнение образовавшихся отверстий вышеупомянутой травкой представляется мне более надежным и эффективным, чем расчет на капризы вложенного внутрь bouquet gam [75]. Мед и сидр, безусловно, были на месте, и я чуть было не восстал со своего смертного ложа при появлении пастернака, который в последнюю минуту добавил пикантности лимонному соусу. Однако радость моя длилась недолго, и к тому времени, когда Мадлен подала мороженое, даже мой верный и тайный союзник, бутылка «Жигонды», оказалась исчерпанной.

Рейчел произнесла нечто вроде:

– Я не понимаю, как получать доход с акций без фиксированного дивиденда.

Фил произнес нечто вроде:

– Всем в рекламном агентстве нравятся творчески настроенные ребята – они настоящие анархисты – но, что до меня, я больше доверяю тем, кто умеет все планировать. Именно у таких людей рождаются стоящие идеи.

Рейчел произнесла нечто вроде:

– Я определенно голосую за Дэнни – у него поразительный голос, и он такой милый. Просто обалдеть!

Фил произнес нечто вроде:

– Если вы намерены переезжать в Нью-Йорк, то жить надо исключительно в Бруклине.

И время вновь поползло, как раненая улитка, с трудом волочащая свое липкое тело, чтобы скончаться где-нибудь тихо и незаметно.

Немного позже я стоял у раковины, спиной к остальным, решительно настояв на том, чтобы помыть посуду, несмотря на протесты разной степени искренности. Рейчел излагала свои взгляды на гороскоп:

– Только потому что вы не можете доказать что-то, нельзя считать это правильным или неправильным. Нет никаких прямых свидетельств, что это неправда – я хочу сказать: есть целая куча вещей, в которых мы полагаемся на свою интуицию, на внутренний голос, разве не так? Даже на работе. И может быть, тем, как мы чувствуем, управляют какие-то другие вещи, о которых мы ничего не знаем и которые вообще никакого отношения к нам не имеют. Ну я, конечно, не стану говорить, что абсолютно верю во все это, но ведь приливами и отливами управляет луна, а мы все как-то связаны с другими планетами, и почему бы людям не выяснить, как эти планеты на нас влияют. Так у нас вышло однажды с Сэмом – это мой бывший. Мы с Сэмом поехали в Барселону в прошлом году – ну, ты знаешь, еще до того, как наши отношения пошли прахом – и приехали в отель в ужасном настроении, и я сразу сказала, что чувствую себя ужасно, а потом Сэм отодвинул от окна стол, и сразу все встало на свои места – я имею в виду наше настроение и отношения – как будто так и должно было быть. Вот я тогда как раз и стала заниматься фэн-шуй. Серьезно, Мэд, ты могла бы подумать о благоустройстве дома с точки зрения…

Я работал очень тщательно, занимаясь каждым ножом в отдельности. По крайней мере, пусть у Мадлен будут самые чистые ножи на свете. Я был бесконечно благодарен за передышку. Я воображал, что попал в 1870-е годы, и сам я – бородатый Член Королевского общества, [76] знаменитый антрополог, совершающий турне по Новому Свету, демонстрирующий восхищенному и потрясенному залу радостно болтающую Рейчел и расслабленно-задумчивого Фила. Это мои лучшие экспонаты, не похожие на все прежние находки – иллюстрирующие типы человеческого невежества. И экспонирование их приносит мне целое состояние. Мой тезис: они представляют собой некую странную генетическую мутацию, и если мы не начнем следить за собой, к началу XXI века все двадцати-тридцатилетние будут похожи на них.

– А теперь, дамы и господа, – объявляю я торжественным голосом, заставляющим их забыть о говорящей обезьяне и двухголовом ребенке, – мы подходим к выводам и практическим последствиям настоящей лекции, к ее апогею, если хотите. – (Тут я прокашливаюсь.) – Несколько лет назад мне выпала сомнительная честь обнаружить в ходе мрачных скитаний по лондонским трущобам в районах Фулхэм-Бродвей и Кларкенуэлл соответственно [77] двух людей, на вид почти тридцати лет от роду, которых, в интересах науки, я счел необходимым предъявить миру, чтобы мы могли расширить свои знания путем наблюдений и экспериментов, чтобы мы узрели наконец, каких чудовищ плодим на горе грядущим поколениям. – (Взволнованный рокот прокатывается по залу.) – Едва ли нужно говорить, что слухи о них распространяются с самого момента их обнаружения, и я знаю, что многие из вас уже видели их имена на страницах наших лучших научных и антропологических журналов… – (Общий гул подтверждает мою правоту.) – Дамы и господа, без дальнейших проволочек имею честь представить вам мисс Рейчел Форсайт и мистера Филиппа Фелтона…

Аудитория взрывается аплодисментами, которые постепенно уступают место тревожному бормотанию и удивленным вздохам, когда мои ассистенты выкатывают в креслах Филиппа и Рейчел и оставляет их на заранее отведенных местах за накрытым к Ужину столом, который расположен в передней части просцениума, чуть в стороне от центра. Оказавшись за столом, экспонаты начинают разговаривать, периодически обращаясь друг к другу, иногда бросая короткие фразы в сторону хорошо одетых манекенов, которые должны обозначить еще двух присутствующих за ужином гостей.

Теперь я выступаю вперед и, отмечая наиболее важные моменты своей речи взмахами внушительной трости, приступаю к дальнейшему повествованию.

– Дамы и господа, давайте сначала рассмотрим случай мисс Рейчел Форсайт. Нет сомнений в том, что она получила прекрасное образование; вообразите, если хотите, длинный ряд учителей, которые отважно пытались привить ей хоть какие-то знания; очевидно также, что данная особь наслаждалась постоянным доступом к достижениям культуры, науки и новейшим открытиям нашего времени; обратите внимание, что она имеет возможность путешествовать, работать, жить в одном из самых прекрасных городов на свете; примите к сведению большой запас социальной энергии, создающей напряжение вокруг нее. И, все же… – тут я делаю драматическую паузу, – все же очевидно, дамы и господа, насколько чудовищно мало сумела она понять из всего этого. – (Аудитория в едином порыве ахает от ужаса; Рейчел ни на мгновение не перестает болтать.) – Далее! Дамы! Господа!Изумляет ничтожность ее участия в великом исследовании жизни! Поражает ее полная неспособность понять устройство современного мира! Ужаснитесь тому, что радость и страдания в равной степени недоступны ей! Смешно слушать ее рассуждения о человеческих взаимоотношениях! Хочется рыдать, когда осознаешь, что она выдает за озарения! Перехватывает дыхание, когда видишь, что для нее гороскопы важнее истории, когда в пламени истинного чувства она не различает ничего, кроме сентиментальности, выхватывая из него лишь обугленные стебельки пустых капризов! Глаза вылезают на лоб от фантастического отсутствия любознательности, когда наблюдаешь, как она идет, опустив голову и не обращая ни малейшего внимания на архитектуру идей, поддерживающую ее мир! Нет слов, чтобы описать ее – разодетую в пух и прах и полусонную – в великом концертном зале бытия, в то время как хор ангельских голосов вокруг нее восславляет Господа! Herr Gott, dich loben wir! [78].