Внучка алхимика - Лариса Шкатула Страница 5

Соня быстро взбежала по ступенькам в кладовую, долго примеривалась к положению, в котором оказалась споткнувшись, пока наконец не нашла камни, о которые опять оперлась обеими руками. Стена, негромко стукнув, стала на место к огромному облегчению Софьи.

Под натиском насмерть перепуганной Агриппины хрупкая дверь кладовки уже готова была развалиться, и Соня подала голос:

– Что случилось? В доме потоп? Пожар?

И услышала, как Агриппина облегченно всхлипнула:

– Княжна, миленькая, вы живы!

Софья же в это время как раз обматывала найденную книгу куском стародавних портьер.

Затем она развязала примотанную к двери веревку и гордо прошествовала мимо ошеломленной горничной, пряча под мышкой сверток с книгой.

И услышала вслед удивленное:

– Софья Николаевна! Где вы нашли столько пыли? Я же давеча в кладовке убиралась.

Понятное дело, Соня могла лишь наспех отряхнуться, вылезая из насквозь пропыленной грязной комнаты.

– Значит, плохо убиралась, – буркнула она.

Но идя по коридору, чувствовала спиной недоверчивый взгляд Агриппины.

Дверь в свою комнату она захлопнула перед носом любопытной служанки, которая шла за нею следом, и, видно, хотела княжну ещё о чем-то спросить. Придётся ей со своими вопросами повременить. Без разрешения она вряд ли переступит порог Сониной комнаты.

Только зря княжна предвкушала, как она останется одна. Увы, опять ей не удалось даже развернуть свою находку. В коридоре послышался голос вернувшейся матери.

– Агриппина, позови-ка мне княжну!

И Соне ничего не оставалось, как быстро сунуть сверток с книгой в нижний ящик комода.

Потому ныне она и сердила Марию Владиславну своей рассеянностью. Якобы, увлечённостью какой-то там книгой. На самом деле Вольтера Соня вовсе не читала. Глаза её лишь скользили по строчкам, прочитанное нисколько не усваивалось, а в голове всё время вертелась мысль: что же это за книга такая, которую дед прятал в потайной комнате?

Княжна даже подумала, не отослать ли вызванную для помощи в переодевании Агриппину, тогда у неё появится возможность хотя бы наспех просмотреть находку. Но вдруг княгиня этому удивится, и сама наведается к Соне в комнату, чего бы той сейчас вовсе не хотелось.

Понятное дело, маменька не станет проводить в её комнате обыск – с чего бы вдруг, не оттого же, что Агриппина увидела её в пыли? Но если бы Мария Владиславна что-то заподозрила, она просто потребовала бы у Сони отчета. И дочь не посмела бы её ослушаться, рассказала всё, что знает. А если маменька захотела бы отобрать находку дочери, то и её пришлось бы отдать…

Теперь же княжне отчего-то было приятно и весело оттого, что ничего подобного не произошло, и она обладает тайной, о которой никто из домашних даже не догадывается. Подумать только, иметь под самым боком секретную лабораторию деда Еремея и не подозревать об этом!

Граф Дмитрий Алексеевич Воронцов явился к обеду вместе с каким-то пожилым господином лет пятидесяти, высоким, худощавым с проницательными умными глазами, в которых, однако пряталась некая загнанность. Словно он постоянно ожидал от жизни какого-нибудь подвоха, и потому не шёл по ней решительно и смело, а осторожно перебирался как по льду замерзшей реки. Проверяя при том, не окажется ли на пути запорошенной снегом полыньи.

– Иван Петрович Кулагин, – представил его Астаховым Воронцов и так взглянул на Софью, что она поняла: граф задумал очередной "жизненный опыт", как он называл свои проделки.

Иначе и не скажешь. Воронцов любил сталкивать между собой людей, отличных не только по характеру и имущественному положению, но и людей разных по происхождению, по совершенно отличным взглядам на жизнь.

Сам он предпочитал в это время находиться как бы в стороне, чтобы посмеиваясь наблюдать за разворачивающимся перед ним действом, как если бы его разыгрывали для него нарочно приглашенные актеры.

– Самой умной книгой я почитаю труд Аристотеля "О душе", – любил говаривать он. – Умный грек немало наблюдал людей, чтобы в совершенстве знать их психические стороны.

– В совершенстве знать эти стороны невозможно, – спорила с ним Соня, потому что психическая сторона человека слишком хрупка и многообразна, слишком переменчива и необъяснима.

– Вы, княжна, слишком увлекаетесь софистикой, – дьявольски ухмылялся он: граф обожал её дразнить.

– При чем здесь софистика, – сердилась Соня, – я всего лишь, так же, как и вы, высказываю своё мнение.

Что за цель преследовал он на этот раз, оставалось только гадать. Может, хотел показать Соне, как она смешна со своими пристрастиями, тягой к истории, к независимости, стремящаяся быть отличной от других девиц, вполне удовлетворенных своей маленькой ролью в жизни общества?

Чего же ему так неймётся? Почему он раз за разом посещает небогатый дом Астаховых и пытается доказать Софье, что она всего лишь взбалмошная девица с претензиями? Почему просто не оставит её в покое?

Фамилия Кулагин княгине Марии Владиславне ничего не говорила, как она ни напрягала свою память. Возможно, где-то она её и слышала, но то, что этот человек не принадлежал к бомонду, несмотря на своё довольно приличное платье, было видно и так. Зачем же Дмитрий привёл его с собой? Вряд ли знакомством с этим человеком он так дорожит, чтобы таскать его с собой в дома петербургских аристократов.

Несмотря на свое незавидное финансовое положение, княгиня Астахова обладала повышенным чувством собственного достоинства и очень болезненно воспринимала покушения на свой авторитет. Или намеки на это самое положение.

Зато Соня знала о Кулагине многое. Автор часов "яичной фигуры", русский механик-самоучка, который несколько лет назад преподнес императрице Екатерине эту диковину и произвел своим даром такое сильное впечатление, что получил от неё предложение возглавить механические мастерские Российской академии наук.

Маменьку можно было простить за то, что она не знала фамилию главного механикуса России, а Соня поклонилась ему с благоговением, чем вызвала нешуточное удивление княгини. Обычно её своенравная дочь следовала этикету без особой охоты, причём перед людьми куда более достойными, чем сей невзрачный человек.

– "Диковина.., показывавшая время и отбивавшая часы, половины и четверти часа, заключала внутри себя крохотный театр-автомат. По прошествии каждого часа створчатые двери раздвигались, открывая "златой чертог", где разворачивалось представление. В полдень часы играли сочинённый в честь императрицы гимн…"

Соня произнесла это на память, на одном дыхании, поймав нешуточное удивление в глазах Воронцова. А он думал, что занятия Сони – всего лишь игрушка для скучающей аристократки? Не предполагал в ней хоть каких-то основательных знаний?

– Вы знаете о моих часах, – скупо улыбнулся механик.