Ангелы террора - Сергей Шхиян Страница 56

Когда я снова утвердился на этом свете, в комнате по-прежнему тускло светила лампа, и никого рядом не было. Я опять начал манипуляции с левой рукой, сгибая и разгибая ее, и когда она стала меня немного слушаться, начал, превозмогая слабость и резкие болевые уколы, обследовать ей свое «бренное» тело. Повязки оказались на голове и правом плече. До ног я, понятное дело, рукой не добрался, только пошевелил пальцами ступни и слегка согнул их в коленях. Все вроде бы оказалось на месте, только отчаянно болело.

Понимая, в каком времени я нахожусь, рассчитывать на нормальные болеутоляющие средства не приходилось. В таких случаях, как мой, обычно использовался опиум, но я, никогда толком не сталкивался с наркотиками и, понятное дело, боялся последствий, связанных с привыканием. Оставалось одно — самолечение. Я уже многократно пробовал воздействовать на свой организм собственным биополем, но не в таком тяжелом клиническом случае. Однако, выхода у меня не было и, приложив действующую ладонь к голове, я сосредоточился на своих ранах. Вначале мне вроде бы стало легче, и я опять впал в забытье. Очередной раз очнулся, когда было уже совсем светло. В комнате хлопотала домоправительница: поправляла постель, подтыкала сползшее одеяло.

— Доброе утро, Анна Ивановна, — довольно бодро произнес я и даже попытался ей улыбнуться.

— Доброе, доброе, — приветливо ответила она, ласково улыбаясь. — Вот вы и на поправку пошли!

— А где Татьяна? — спросил я, впервые вспомнив о ее существовании и о том, что почему-то ее до сих пор не видел.

— Да здесь, в доме, где же ей быть, — как мне показалось, немного уклончиво ответила домоправительница, — живехонька, здоровехонька.

Меня ее ответ удовлетворил, тем более, что в памяти крутилось что-то важное, о чем я непременно должен был спросить, но я не мог вспомнить, что. Что-то я упустил из того, что следовало узнать. Однако, ничего путного в голову не приходило, кроме того, что она опять раскалывается от боли.

— Скоро доктор придет, — между тем говорила добрая женщина. — Знатный доктор, уж такой ученый, страсть!

— Доктор — это старичок в пенсне?

— Старичок, да любому молодому пример подаст. Такой ученый!

Ученые, как и неученые, доктора меня не интересовали. Я по письмам Чехова вполне представлял себе уровень медицинских знаний начала двадцатого века, чтобы ожидать реальной помощи от эскулапа с деревянным стетоскопом. Судя по тому, что творилось у меня с головой, мне нужен был не универсальный земский лекарь, а нейрохирург.

— Пойду, дам знать Илье Ильичу, что вы проснулись, — сказала Анна Ивановна, окончив уборку комнаты.

Мне хотелось скорее остаться одному, и я не стал ее удерживать. Как только женщина ушла, я опять подтянул здоровую руку к голове и продолжил самолечение. Теперь дело пошло успешнее и, хотя спустя минуту я уже обессилел, но больше сознание не потерял. В голове стало немного светлее, и я, наконец, вспомнил, что со мною произошло, и почему я лежу в таком разобранном виде.

Предположить, что меня тогда же и ранили, было несложно. Теперь было даже ясно, куда: в голову и плечо. Я начал воссоздавать в памяти детали того злосчастного вечера и догадался, о чем хотел и не смог спросить Анну Ивановну — что стало с Гутмахером и Ольгой.

Следующая попытка лечения прошла еще успешнее, чем предыдущая, но отняла столько сил, что я уснул. Сколько времени продолжался бредовый, полный ярких образов сон, не знаю, разбудил меня приход давешнего старичка-доктора.

— Ну-с, как мы себя чувствуем? — терапевтически бодрым голосом спросил он.

— Спасибо, доктор, хорошо, — смог вполне членораздельно ответить я. — Меня сильно зацепило?

Доктор посмотрел совершенно остолбенелыми глазами. И долго жевал губы, прежде чем ответил:

— Изрядно… А вы уже можете говорить?

— Могу, — признался я. — Мне нужно в туалет.

— Господь с вами, батенька, какой туалет, судно, только судно! Вам нельзя двигаться. Вот сейчас сделаем вам перевязочку и посмотрим, нет ли воспаления.

— Я сяду, так вам будет удобнее, — бравируя состоянием здоровья, сказал я и с большим напрягом, превозмогая опять ставшую резкой боль, сел на постели. После чего попросил: — Подложите, пожалуйста, мне за спину подушку.

Доктор суетливо бросился меня устраивать, не переставая бормотать:

— Невероятно! Невероятно! Никогда бы не подумал! В таком состоянии!..

Когда я устроился, боль опять отступила, а доктор начал быстро и ловко разбинтовывать мне голову. Как всегда, бинты присохли к ране, но старичок снял их очень профессионально.

— Невероятно! — опять завел он свой рефрен. — Это просто невероятно! Я такого еще не встречал!

— Мне можно встать в туалет? — повторил я, ибо нужда в этом была уже просто крайняя.

— Я думаю, что нельзя, хотя впрочем, если вы… если вам… то почему бы и нет? Я вам помогу…

Когда я, честно говоря, с превеликим трудом, весь в холодном поту доковылял из туалета до кровати, доктор был в полном восторге от своего исключительно успешного лечения.

— Это невероятно! — опять сообщил он мне. — Я не верю собственным глазам.

Мне было не до его высказываний, я прикрыл глаза и немедленно заснул. Когда я опять проснулся, то в комнате находилось целое общество во главе с хозяином.

— Аарон Моисеевич, как вы? — первым делом спросил я улыбающегося Гутмахера.

— Отлично, ждем, когда вы выздоровеете, — ответил он. — Я всем говорил, что переварить пулю для вас не проблема. Как у вас с головой?

— Вроде, ничего, — ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. — Побаливает, но умеренно. Что с Лидией Петровной? Чем вообще все кончилось?

— Об этом прискорбном событии ни слова! — решительно заявил доктор. — Вам категорически нельзя волноваться!

— Но если я ничего не узнаю, то это будет волновать меня еще больше.

— Все в порядке, — вмешался в разговор Илья Ильич. — Есть сложности, но небольшие. К тому времени, когда вы выздоровеете, все уже положительно разрешится.

— А где Таня, почему ее нет?

Мне показалось, что возникла неловкая пауза, которую прервал опять же Илья Ильич:

— С Татьяной Кирилловной все в порядке. Она в доме. Мы не хотели доставлять вам лишние волнения… Если вы не против, то мы дадим вам возможность отдохнуть. Когда доктор рассказал, что вам стало лучше, мы не могли отказать себе в удовольствии навестить вас и своими глазами убедиться, что вы идете на поправку.

От такой старомодной, изысканной велеречивости мне сделалось смешно, но я даже не улыбнулся, только кивнул головой.

— Ну, выздоравливайте Алеша, — на прощание сказал Гутмахер, и гости гуськом покинули комнату.

Мне показалось, что мои друзья и соратники что-то темнят, но я не смог понять, в чем. Скорее всего, дело касалось Тани, которой, как верной боевой подруге уже давно следовало появится у моего одра. Оставалось одно, срочно приводить себя в порядок и разбираться самому. Чем я и занялся, несмотря на слабость и звон в ушах. Дело шло у меня значительно медленнее, чем когда я лечил других людей, опять-таки из-за плохого самочувствия. Как только я перенапрягался, тут же переставал себя контролировать и впадал в полузабытье.