Золото Монтесумы - Икста Майя Мюррей Страница 58

— Это Митрас, — пояснила я.

Глядя как завороженный на то, что было когда-то скульптурной группой, Эрик бормотал:

— «Невидим Третий град — сокрыт он в камне. Найдя в нем термы иль купель, ты яблоко любви сожги. Тогда узришь мой третий Ключ. Но берегись безудержного гнева моего». Жилище действительно сложено из камня, то есть из кирпичей. Но я не вижу здесь никаких терм!

— Да, здесь ничего нет.

Мы вернулись на исходную позицию и занялись обследованием темных коридоров, что, однако, только увеличило нашу растерянность. Пригибаясь под низкими дверными проемами, выглядевшими так, будто в любой момент могли обрушиться, мы добрались до очень темного и засыпанного обломками камней помещения со сводчатым потолком. В маленькое окошко, наполовину ушедшее в землю и густо заросшее диким виноградом, падал зеленоватый от листьев свет, отражаясь от блестящей поверхности черной воды в центре помещения.

Мы нагнулись и стали всматриваться в воду.

Эрик провел по ней рукой.

— Неужели это тот самый камень, о котором он говорил? Неужели мы именно сюда и должны были прийти?

— Не знаю. Интересно, это и есть термы или просто сюда натекла вода? Как бы проверить, то ли это, что мы ищем?

Он скинул свой рюкзак. Порывшись между бумагами Марко и засохшим букетиком цветов «яблок любви», он нашел фонарик, предусмотрительно прихваченный нами из склепа во Флоренции. Темноту прорезал луч яркого света.

Я затаила дыхание.

— Значит, все, что у нас есть — это загадка и дневник. Что ж, для начала и этого достаточно.

Свет фонарика скользил по поверхности колеблющейся воды. Мы различали только чахлые растения по бокам водоема и бледные поганки. На черной воде плавали несколько опавших листьев плюща.

Я выпрямилась и решительно сняла туфли, джинсы и черный свитер с дырками, прожженными на нем во время пожара в Дуомо.

— Ты что делаешь?

— Хочу войти в воду…

— Лучше я…

— Не спеши! Тоже мне нашелся чемпион по плаванию, прямо Марк Спитц! Не хватало, чтобы ты вошел в эту черную лужу, где неизвестно что может быть! Кроме того, я плаваю лучше тебя.

Не обращая внимания на Эрика, все еще провозглашавшего, что, мол, он умеет плавать по-собачьи, я ступила в лужицу и тут же оказалась под водой.

Я испытала шок от резкого холода. Потом нырнула вниз и обнаружила, что вода была на удивление свежей и чистой, хотя и черной. Я всплыла на поверхность, набрала полные легкие воздуха и снова нырнула.

Но тщательное обследование дна не вознаградило меня ничем похожим на золотые медальоны, обнаруженные нами в склепе и в лаборатории алхимика.

Я с трудом вылезла на земную твердь. Эрик заботливо вытер меня своей рубашкой.

— Все без толку. — Я прыгала на месте, чтобы согреться. — Но может, это потому, что мы не следовали его инструкциям?

— Каким? Что в загадке? Чтобы мы сожгли эти цветы, «яблоки любви»?

— Ну да!

— Допустим, мы бросим цветы в огонь, как это поможет нам что-то здесь найти?

— Этого я сказать не могу. Я сама ничего не понимаю.

— А по-моему, звучит очень коварно. Сама подумай. Ведь ведьмы всегда готовили свои настои и дурманы из бутонов цветов, червей, лягушек и всего в этом роде. «Яблоко Любви сожги, тогда узришь мой третий Ключ»? На мой взгляд, это слишком похоже на фармацевтическую процедуру. Если исходить из того, что эти цветы должны были погубить Козимо, значит, мы можем оказаться их жертвами, понимаешь?

Натягивая на еще не высохшее тело одежду, я всматривалась в тени и прислушивалась к всплескам воды.

— Но попробовать-то мы можем, верно?

Он направил луч фонарика на рюкзак, из которого выглядывал помятый букетик цветов.

— Что ж, здесь есть окно, а это вентиляция. И если что-то пойдет не так, мы можем убежать. С воплями выскочить отсюда и свалить куда подальше, хотя звучит это глупо и дико.

Так или иначе, мы все-таки положили цветы рядом с ванной.

Спичка чиркнула, и лицо Эрика осветил золотой огонек. Казалось, по мшистым стенам заскользили тени призраков, пробужденных спустя столетия нашей имитацией обряда наречения, проводимого когда-то Софией.

— Придите ко мне, силы магии! — с шутливым пафосом забормотала я, взывая к искрам огня, отчаянно надеясь обрести третий ключ.

Если бы я знала, какого духа пробуждаю!

Влажные цветы загорелись не сразу, пришлось потратить несколько спичек, прежде чем их лепестки вспыхнули и потемнели. Я светила фонариком, а Эрик, присев на корточки, раздувал пламя.

— Загорелось! — удовлетворенно сообщил он.

От цветов поднялись струйки дыма с резковатым запахом. Но огонь все еще не появлялся. В ожидании этого момента я потирала кожу на запястье и пальцах, которыми касалась цветов.

В воздух поднялся столб черного дыма, подсвеченный зеленоватым светом, пронизывающим всю пещеру, но над черной поверхностью воды он стал прозрачным.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил Эрик.

— Ничего.

— Говорю же, что понятия не имею, как это может нам помочь.

Теплый воздух дрожал и струился перед нашими глазами, но уже поздно было отступать.

По мере того как огонь охватывал один за другим колокольчики, мной все сильнее овладевало ощущение невыразимой легкости и тепла. Я взглянула на Эрика, и время понеслось куда-то стремительным потоком, как клубы дыма. Изумрудно-зеленый свет накрыл нас сияющим покровом. Тени словно разделились, затем закружились вокруг нас трепетными бабочками.

Я лежала на земле, открыв глаза и прижавшись щекой к мягкому мху, омываемому холодной водой. Фонарик выпал из моей руки, и его луч уперся в стену. По другую сторону костра стоял Эрик, закрыв глаза. Он что-то прошептал… мое имя.

— Лола!

Его голос был исполнен тоски. А потом я почему-то уже не лежала, а вознеслась над водой и горящими цветами и стала кружить в воздухе и хохотать, как ведьма на шабаше. В мозгу моем всплывали картины, подобные мозаике, складывающейся из отдельных кусочков: то прекрасный торс Эрика, то его руки во всевозможных ракурсах. Точнее говоря, каким-то образом я воспринимала все одновременно.

Я видела исходящее от Эрика радужное сияние, и не в какой-то определенный момент, а как бы вне времени. Он представал передо мной в разном возрасте — плодом в материнской утробе, свернувшимся, как улитка, потом мальчиком и наконец стариком с изборожденным морщинами лицом.

В моем мысленном взоре он возникал задыхающимся от ярости в джунглях и в то же самое время склонившимся над моим обнаженным телом на пляже в Лонг-Бич, освещаемом золотистыми лучами восходящего солнца. Вот он в шортах читает большую книгу, снова плавает в утробе матери и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я видела его и озлобленным, и недобрым. Под глазами его пролегли какие-то линии, сзади болтались связанные хвостом волосы, он выглядел обезумевшим, и его раны непрестанно кровоточили.