Рыцарь Грааля - Юлия Андреева Страница 6

И все время, пока звучал голос, звезды, не мигая, смотрели в душу Пейре и освещали через дырявую крышу убогий сарай.

Под утро, когда горизонт начал светлеть, а звезды меркнуть, истомленный Пейре дал священный обет звездному небу и его создателю сделаться самым лучшим рыцарем, самым тонким поэтом. Подобно тому, как монахи посвящают свои души и бренные тела служению Господу, Пейре Видаль обещал посвящать всякую свою песню служению любви и красоте.

Упав на колени, мальчик молился, прося дать ему путь рыцаря-трубадура, или сразу же прекратить его жизнь, чтобы не продлевать мучений. Потому что с этого момента Пейре Видаль уже не мог жить, не вкушая мед поэзии, не мог вынести прежней слепоты и сердечной безмятежности. Легким жаворонком взмыла в небо его душа, чтобы, достигнув Господнего трона, упасть перед ним на колени. Прозрачной розовой, дымкой опустилось на плечи Пейре кроткое его благословение. Вставал новый день, пели птицы. Истомленный мальчик уснул на оставленной какой-то доброй душой грязной соломе.

Бред или прозрение, посетившее Пейре, вылились в чудесный сон, в котором он стоял, облаченный в сверкающие золотые доспехи, пред троном творца, на голове которого сияла ровным благородным светом корона вселенной. И одним из величайших адамантов в ней был сам Пейре Видаль. Мальчик не мог понять, как это он одновременно мог оказаться и коленопреклоненным рыцарем и сияющим драгоценным камнем. Понятия не имел, как выглядят эти самые адаманты, да и название такое слышал впервые. Тем не менее он верил во все, что видит, недоумевая, удастся ли ему проснуться и рассказать обо всем матери, или Господь оставит его на небе.

В ту ночь Пьер поднял на ноги соседей, и вместе они до рассвета искали повсюду пропавшего сына. Сначала кожевник обходил окрестные дома, куда мог забежать неугомонный мальчишка. Потом, когда весть о пропаже пацана облетела улицу ремесленников и возле Пьера собралось с десяток мужчин, они решили рассредоточиться – кто-то отправился на озеро, кто-то побрел к Обрыву грешницы, кто-то пошел будить других соседей, справляясь, не забежал ли к ним Пейре.

Только к утру Пьер, папаша Дидье да старый монах обнаружили, наконец, Пейре в старухином сарае. Мальчик лежал, раскинув руки, точно Христос на распятье. Правая его ладонь сжимала почерневший от времени переплет книги, а возле левой, вот чудо, покоилась чудесная белая лютня.

Никто в Тулузе не видел прежде этого инструмента. Было непонятно, как такой хороший инструмент мог оказаться в заброшенном сарае. Если кто-то позабыл его там – то почему не искал? Если хозяин был ограблен и убит – отчего же грабители не забрали дорогую лютню?

Посовещавшись, мужчины решили, что лютня до поры до времени будет храниться в доме Пьера. И пока кто-нибудь не хватился о пропаже, Пейре может учиться играть на ней, В довершении дела трактирщик, монах и кожевник даже Призвали в свидетели небо, ибо никто из них не пытался присвоить себе чужое добро и тем загубить на веки вечные свою бессмертную душу. И, наконец, вполне довольные и счастливые, все разошлись по своим домам, а бродячий монах пошел в учителя к Видалям.

Сам Пейре ничего не мог рассказать о том, откуда взялась белая лютня, возможно, она уже была в сарае, когда туда прибежал мальчик. И не настаивал на чуде. Но с того дня он начал прилежно заниматься с монахом, запоминая буквы, а в перерывах пытался наигрывать что-то на волшебном инструменте.

Несмотря на юный возраст, Пейре знал множество стихов и простеньких песенок, которые теперь часто мурлыкал себе под нос, перебирая тонкие струны.

Детство Пейре было действительно безоблачным и добрым. Года выдались сытые – винограда созревало в таком количестве, что для торговли с другими городами пришлось допустить в Тулузе кое графство новых жидов. Что говорило само за себя.

Господин Тулузе кого графства и герцогства Нарбонна Раймон Пятый приравнял, в своих владениях, права местных и пришлых жидов с правами своих подданных. И те трудились по совести день за днем, вывозя возы, груженные корзинами винограда, спелыми фруктами, золотыми тучными дынями да амфорами с вином. Четырнадцать графов, сеньором которых являлся Раймон Тулузский, обязаны были подчиняться его справедливым законам, что неизменно вело к процветанию и богатству. Отчего знать и народ молили за доброго графа Раймона Бога, а трубадуры славили его в своих песнях.

«Золотой век пришел в Тулузу вместе с моим золотым ребенком – моим Пейре», – думал кожевник, слушая, как его мальчик выводит старинную балладу или простенькую песенку, подыгрывая себе на белой лютне. Голос у Пейре был чистым, как горный ручеек. Слова некоторых старых песен он пересочинил заново, отчего они заблистали, как очищенные ювелиром драгоценные камни.

К двенадцати годам Пейре вырос и сделался статным и невероятно красивым юношей. Подражая знати, он носил чистое вышитое золотом сюрко и блио [5], с рисунком, смутно напоминавшим какой-то причудливый герб.

Его золотые, вьющиеся волосы ниспадали по спине сияющим потоком, лицо было чистым, точно лик мадонны из церкви святого Причастия. Без единой родинки или веснушки, которые часто украшают физиономии рыжеволосых. Он еще не знал женщин, хотя вот уже полгода неожиданно начал сторониться бывших подружек, тоскуя о чем-то далеком и несказанно прекрасном – имени чего он не ведал.

Пейре взрослел. В это лето ему вдруг надоели обычные детские проказы. Он уже не ловил в канаве смешных веселых головастиков, не дрался вместе с другими мальчишками в мягкой теплой грязи. Хотя продолжал сражаться на палках и метать камни из пращи. Но последнее время его единственными увлечениями сделались лютня да рассказы недавно Осевшего в Тулузе трубадуре Луи де Орнольяка, больше известного в городе под именем Пропойца.

Пропойца любил жариться на солнышке на берегу моря или валяться под сенью разросшихся деревьев старухи Арре. Никто не знал, сколько ему было весен и сколько зим. Зато его прозвали мастером одного удара. Одного – потому что второго, как правило, не было нужно. Любой его противник тут же оказывался на земле.

Поговаривали, что таких мастеров боя, каким являлся достойный де Орнольяк, на всей земле осталось несколько человек. И слава богу – ведь один мессен Луи, по словам его угрюмого оруженосца Вильгельма, мог вырезать за одну ночь пол-Тулузы. Да так, что другая половина не услышала бы ни звука. Когда кто-нибудь из смельчаков спрашивал, когда же достойный воин собирается совершить этот беспримерный подвиг, то есть лишить жизни половину жителей города Тулуза и тем обессмертить свое имя, сэр де Орнольяк лишь вежливо осведомлялся, в какой части города собирается ночевать задавший вопрос. После чего сумасброд признавал победу де Орнольяка, выставляя ему и всем, кто находился рядом, выпивку и умоляя ничего не доказывать и не демонстрировать.

Пропойца дружил с тулузским графом, державшим в своих руках все окрестные земли. Знал по именам всех трубадуров, рыцарей, дам, а также их слуг, служанок, лошадей и собак.