Пропавшее войско - Валерио Массимо Манфреди Страница 60

Я разглядела на вершине холма двух всадников-арменов — возможно, полководцев: они повернули лошадей вспять и что есть мочи поскакали к северу. Они уже знали, чем все кончится.

Вскоре конница арменов дрогнула под необоримым напором наших. То обстоятельство, что выход из ловушки был найден так неожиданно и столь чудесным образом, многократно прибавило им сил. Греки снова стали прежним бронзовым колоссом, сметавшим все препятствия на своем пути от «Киликийских ворот» до Тигра и до гор Армении.

Софос прогнал пехоту со скалистого мыса, под которым находилась пещера, и двинулся дальше, но конница отступила лишь на небольшое расстояние — достаточное, чтобы подготовиться к новой атаке. На сей раз армены не шутили. Софос понял это и выстроил людей так, чтобы дать отпор нападавшим.

Прокричал:

— Первый ряд! Встать на колено! Второй ряд — за ними. Третий! Копья… вниз!

Я стояла так близко, что слышала его приказы и видела, как армены скачут в атаку на своих больших конях. В наших полетели копья — одна волна, потом другая, после чего натиск разбился о бронзовую стену. Красные плащи не уступили ни пяди: четвертый, пятый, шестой ряды прикрывали товарищей, загораживали щитами. Кони арменов наткнулись на острия копий, многие всадники рухнули. В который раз закипела кровавая и жестокая оргия масок — битва!

Схватка превратилась в яростное побоище, резню; грохот, ржание коней, крики, приказы командиров, лязг оружия — все смешалось воедино.

Потом шум вдруг смолк, и раздалась победная песнь, которую греки называют пеаном.

Битва закончилась.

Воины в красных плащах одержали верх.

Ликий и его всадники стали преследовать выживших и остановились лишь тогда, когда увидели, что лагерь противника не охраняется, а в нем находится большое количество продовольствия и драгоценных предметов.

Ксен, понимая, что его присутствие более не обязательно, вернулся, чтобы помочь товарищам, зажатым между двумя вражескими армиями у первого брода. Прибыв на место, он увидел, что одна часть отряда пытается перейти реку там, где переправа представлялась несколько проще, чтобы перекинуть с того берега мост. С другой стороны, на юге, кардухи уже спустились в долину и выстроились, чтобы напасть. Они рассчитывали на численное превосходство, так как небольшой отряд греков, оставшийся на берегу, выглядел легкой добычей. Рог протрубил сигнал к наступлению, и дикари ринулись в бой, оглашая пространство неслыханной прежде песнью. Софос с северного берега реки атаковал пехоту арменов и обратил ее в бегство, а потом встал на защиту брода. В тишине, нависшей над рекой, мы тоже услышали песнь кардухов. В ней не звучали ни воодушевление, ни волнение, она не походила на воинственные кличи, что позволяют людям забыть о смерти, — то была мрачная песнь, похожая на стенания плакальщиц, под еще более мрачный аккомпанемент барабана. Они еще не знали, что идут на верную смерть.

Мы молча наблюдали за этой бойней. Наши выстроились клином, опустили копья вниз и устремились навстречу врагу с неистовым кличем. Острие клина вошло в гущу врагов, словно нож в хлеб; греки не остановились до тех пор, пока не уничтожили всех. На протяжении многих дней на их глазах под камнями погибали соратники, их сбрасывали с высоты, пронзали стрелами, сыпавшимися с неба, ранили ножи — ночью, в темноте. Теперь красные плащи, по закону войны, сводили счеты.

Окончив свое кровавое дело, воины вернулись к реке. Омыв оружие в ее водах, они присоединили свои голоса к голосам товарищей, певших пеан. Я спрашивала себя: понял ли кто-нибудь, что армию «десяти тысяч» никто и ничто не может остановить, — не только людям, но и реке это не удалось. Ксен, увидев меня, направил коня в поток, двигаясь мне навстречу.

Это был настоящий праздник, надолго запомнившийся; в лагере арменов мы нашли провизию, одеяла, палатки, вьючных животных, оружие и некоторое количество ценных вещей: кубки, ковры, серебряные блюда и даже ванну. Ксен подарил мне ткань — очень красивую, я таких никогда прежде не видела: желтую с золотыми нитями по краям. А еще он нашел зеркало, чтобы я могла посмотреть, как выгляжу в новой шали. Это была полированная бронзовая пластина, отражавшая все вокруг — примерно как поверхность воды, когда склоняешься над прудом или колодцем.

Греки устроили пышное пиршество, многие девушки также приняли участие в нем. Они принарядились и выглядели невероятно привлекательными. Молодой женщине мало нужно, чтобы стать прекрасной и желанной. Некоторые даже подкрасили глаза и губы. Я смотрела, как они целуют и обнимают молодых воинов, переходя от одного к другому, и дарят им тепло и нежность. Они становились любовницами и женами и, не имея возможности любить кого-то одного, хотя, вероятно, и желали этого, любили их всех, как только могли. Я поняла это, когда стала свидетельницей тому, как девушки подбадривали мужчин у реки — криками и непристойностями.

Пять полководцев явились на пир в своих лучших одеждах и украшениях, захваченных в лагере арменов; вид их впечатлял. Тимасий, самый молодой из всех — лет двадцати с небольшим, — стройный, поджарый, с очень белыми зубами и темными выразительными глазами, проявлял в бою неутомимость. Это он возглавил последнее наступление на кардухов. Тимасий находился в острие клина, вонзившегося в ряды неприятеля и разрезавшего их на две части, а потом разгромившего обе.

Я также увидела Агасия-стимфалийца с двумя девушками, по одной с каждой стороны, и Ксантикла-ахейца: его распущенные волосы походили на львиную гриву, а на коленях у него сидела еще одна наложница, полуголая, несмотря на то что становилось прохладно. Вино помогало ей согреться. И, наконец, узрела Клеанора-аркадийца. С ним должна была находиться Мелисса, но отсутствовала. Я этого ожидала: она не из тех, кого можно с кем-либо делить. Эта прелестница очень ловко умела становиться для мужчины необходимой, незаменимой, делать его рабом своей красоты и искусства — до такой степени, что могла добиться чего угодно. Быть может, Менон-фессалиец делал лишь то, что сам хотел, и именно поэтому оставил в ее душе воспоминания о себе и, вероятно, даже чувство.

Софос веселился, но выглядел трезвым: он пил умеренно и не предавался утехам с девушками. Не терял контроля над собой и все время держал руку на рукояти меча.

Не было только Ксена. Кто-то должен нести караул, пока другие предаются веселью, забывая о том, что смерть еще недавно подходила совсем близко. Он расставил двойной ряд часовых и выделил еще людей, на смену, рассудив, что остальных, вероятно, невозможно будет задействовать, так как они отяжелеют из-за вина и еды. Лично скакал туда-сюда от одного стражника к другому в полном боевом вооружении, чтобы проверить, все ли в порядке, все ли выполняют свой долг.

Я видела его на вершине холма: он изучал окрестный пейзаж. Выдалась прекрасная ночь, почти полная лупа поднималась из-за горного хребта и сквозь маленькие, стремительно проносящиеся по небу белые облака освещала землю, рисуя на ней перламутровые полосы. Я подошла к военачальнику-летописцу, тихо поднявшись по склону.