Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан Страница 71

Я покачал головой.

– Нет, монах. Нам нужно туда, где народу побольше, – сказал я, зная, что сейчас лучше всего затеряться в людском море Миклагарда.

Эгфрит, подумав, кивнул, и мы поспешили на восток, навстречу солнцу, к Месе – главной улице шириной в двадцать пять шагов, название которой на греческом означало «середина».

Народу там было меньше, чем утром, но хватало, чтобы затеряться в скоплении разнообразного люда – купцов, торговцев, паломников, – как неприметная серая нить в разноцветном ковре. Мы держались ближе к затененным, тянущимся по обеим сторонам улицы портикам, где в рядах торговали всем, чем только можно.

– Нет в божьем мире городов, равных Константинополю, – сказал Эгфрит больше самому себе, чем мне, когда мы шли мимо Ипподрома – арены в форме клинка, где проводились гонки на колесницах, – и еще каких-то дворцов, любым из которых гордились бы в самом Асгарде.

Шагов через шестьсот мы подошли к Форуму Константина. Площадь с огромными воротами на западной и восточной сторонах походила на океан гладкого камня, а в центре ее стояла сверкающая красная колонна выше йотунов-великанов, с которыми сражался Тор. Венчала колонну статуя обнаженного бронзового воина с копьем. Там и сям виднелись людские островки. Мужчины и женщины разговаривали, смеялись. По площади расхаживали, переговариваясь, священники, бродили попрошайки с мисками. Народ скапливался в тени бесчисленных статуй и памятников, что ракушки в заводях.

«Если б скандинавы жили в Миклагарде, именно здесь ярлы созывали бы тинги и обсуждали бы набеги, корабли и добычу», – подумал я.

Мы стояли, переводя дух и глазея еще на одно миклагардское чудо: статую громадного зверя с большущими ушами и длинным, похожим на змею носом. Одна толстенная нога зверя была поднята, словно он собрался сойти с постамента и раздавить врагов. Я спросил Эгфрита, знает ли он, из какой саги это существо.

– Греки выдумывали чудищ, чтобы легенды пострашнее были, – ответил он, неодобрительно качая головой.

А я улыбнулся: хоть что-то у нас было с греками общего, хотя, конечно, все равно никто не складывал саг красивее, чем скандинавы.

Мы решили идти на юг, сойдясь во мнении, что, если наших не схватили или не случилось чего похуже, они ждут нас в порту. Так и оказалось. Сигурд и Флоки Черный сидели на краю шумной пристани, оглядывая залитую солнцем, полную кораблей гавань. У обоих в руках было по деревянной чаше. Между ними лежал бурдюк, и выглядели они так, будто ничто в этом мире их не заботит.

– Вижу, вы тут места себе не находите, тревожась о нас, – съехидничал я.

Они разом повернулись ко мне, и их бороды разъехались в ухмылках.

– Что ж, не тревожьтесь, мы целы и невредимы. – Я махнул рукой, будто бы разгоняя их страхи.

– А мы тут только что говорили о том, как было бы жестоко, если б твоя нить судьбы оборвалась там, в доме Белого Христа, – покачал головой Сигурд.

На обоих были войлочные шляпы с широкими полями – в Великом Граде многие носили такие; ярлу они нравились, а мне казались смешными.

– Флоки как раз собирался плыть в Асгард, – Сигурд указал на крошечный челн у причала, – пожечь норнам их сучьи прядилки за такую жестокость. А ты тут как тут!

– Избавил меня от тяжкой гребли, – ухмыльнулся Флоки.

– Все о тебе забочусь, братец. – Я склонился в шутливом поклоне и, сам удивленный тем, что говорю, добавил: – Если серьезно, если б не Эгфрит, быть бы нам покойниками. Стоит куску греческого дерева попасть ему в руки – и всё, берегись!

Скандинавы с сомнением покосились на монаха из-под широкополых шляп.

– Не по нраву мне ни богохульство Ворона, – отмахнулся монах и осенил себя крестом, – ни мои собственные деяния. К насилию стоит прибегать лишь в самом крайнем случае. – Он потрогал порез у себя на щеке и произнес с сожалением, к которому все же примешивалась частица гордости: – Слишком сильно я беднягу ударил.

– Сильно ударил? Да он своими зубами, наверное, подавился, – сказал я, не в силах сдержать ухмылку. – Я видел, как у него уши отлетели и шмякнулись в лицо какой-то женщине.

– Довольно, Ворон, – бросил Эгфрит, ткнув пальцем в мою сторону и поворачиваясь к Сигурду. – А что со Ставракием? И где Тео?

– Сядь, монах, и ты, Ворон, тоже, – ответил Сигурд, – пока на нас не смотрят.

Мы сидели, глядя, как причаливают и отчаливают лодки, и слушали рассказ Сигурда о том, что произошло в Аийя-Софии. Когда Эгфрит закричал, что статуя (позже он пояснил, что это Мария – мать Христа) плачет кровавыми слезами, к ней со всех сторон устремились люди, страждущие своими глазами поглядеть на чудо. Поднялась суматоха. Охрана Ставракия принялась оружием прокладывать себе путь, чтобы вывести пленника из храма.

– Наверное, молящиеся подумали, что солдаты пытаются не пустить их к статуе, – сказал Сигурд, – и разъярились, словно потревоженные осы. – Он пожал плечами и ухмыльнулся. – Такая суматоха поднялась, что «красные плащи» и не заметили, как мы на них набросились.

– Да я чуть на одного из них не наступил. – Я покосился на Флоки. – И нож у него в глотке узнал.

– Хороший был нож, – с сожалением заметил Черный.

– Так он у вас? – спросил я, имея в виду Ставракия.

– У нас, – кивнул Флоки.

– Мы побоялись, что первым делом греки ринутся искать в порт, – добавил Сигурд. – Лиц они наших не запомнили, но Ставракия-то знают. Так что Тео укрыл его в надежном месте в городе, там их никогда не найдут.

Оказалось, что Ставракий тоже поучаствовал в своем освобождении. Он уложил двоих «красных плащей» если не с умением, то с такой яростью, что Сигурд удивился.

– Я только хочу знать, Ворон, – прищурился ярл, снимая шляпу и почесывая голову, – как ты это придумал?

Неподалеку два торговца яростно ругались из-за места у причала. Один уже почти подвел свое судно к пирсу, а другой вклинился на свободное место вперед него. Теперь при каждом слабом плеске волн корабли сталкивались, а их команды осыпали друг друга проклятиями.

– Фрейю вспомнил, – ответил я честно, пожав плечами. – Она меня и надоумила.

– А разве не Локи? – удивился Флоки.

Я отрицательно помотал головой.

– Тогда с богинями тебе везет больше, чем с обычными женщинами, – пошутил он, намекая на Кинетрит.

С неохотой я признал, что он прав, и заметил, что, если б не трусливый червь Элдред, я давно взял бы Кинетрит в жены и мы жили бы счастливо где-нибудь в Уэссексе, разводя свиней. Норвежцы рассмеялись, и Эгфрит тоже, непонятно почему сочтя мои слова смешными.

Место у причала не досталось ни тому, ни другому из торговцев – на носу одного из дромонов возник какой-то важный господин в шлеме с перьями и золотых одеждах и приказал освободить место для торговой ладьи, груженной амфорами с вином. Шкипер ладьи и причальные канаты завязать не успел, как ему снова пришлось отплыть, – на поясе у него висел кошель, туго набитый Сигурдовым серебром, а мы сидели на борту его ладьи, распивая вино.