И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - Эдвард Слингерленд Страница 11

Так что у-вэй и дэ неразрывно связаны с Небом. У-вэй работает, потому что пребывание в состоянии у-вэй означает, что ты следуешь Пути Неба, а любой следующий Пути приобретает силу дэ. Эта связь имеет ключевое значение для понимания спонтанности того типа, который ценили в древнем Китае. На Западе спонтанность ассоциируется с индивидуальностью: люди просто делают, что хотят. У-вэй, напротив, подразумевает, что человек становится частью чего-то большего: космического порядка, олицетворяемого Путем. Мудрецы (от Конфуция в семидесятилетнем возрасте до даосов) описывали у-вэй как пребывание “в согласии” с вселенной. А дэ имеет силу потому, что Небо создало человека, животных и неживую природу такими, чтобы они мгновенно и без вопросов реагировали на добродетель. Мудрец, обладающий дэ, привлекает людей, усмиряет диких зверей, обеспечивает урожай и приятную погоду. Вознаграждая правителя в состоянии у-вэй такой властью, Небо обеспечивает исполнение своей воли. Дэ сияет, будто нимб, над человеком в состоянии у-вэй и сообщает окружающим: “Небо любит меня! И вам стоит попытаться. Я клевый”.

Видеть религиозную суть у-вэй важно не только ради исторической точности. Пример доведенного до совершенства навыка (вроде разделки бычьих туш) хотя и служит ценной аналогией, но уводит в сторону, будучи оторванным от изначального культурного и религиозного контекста. Проблема в том, что мы можем представить себе виртуоза (повара, пианиста, теннисиста и так далее), который при этом остается человеком жестоким и неприятным (уверен, вы знаете парочку таких). А у-вэй подразумевает ощущение себя идеальной частью Единого, к которому принадлежат и другие люди. Именно это объединяющее социальное и религиозное качество у-вэй делает его уникальным.

Здесь стоит вспомнить, возможно, самое известное современное исследование о спонтанности как идеале: концепцию “потока” Михая Чиксентмихайи. Рассмотрев признаки “потока” по Чиксентмихайи, мы отметим множество совпадений: глубокая и при этом непринужденная концентрация, отзывчивость, отличная продуктивность, глубокое удовлетворение, деперсонализация и изменение восприятия времени. В последние десятилетия Чиксентмихайи и его коллеги продемонстрировали, что ощущение “потока” является универсальным для различных культур и сходным образом описывается людьми разных занятий. По мнению Чиксентмихайи, основным признаком, объединяющим эти впечатления – главной чертой “потока”, – является точное соответствие наших навыков сложности стоящей перед нами задачи. “Поток” возникает, когда мы находим “золотую середину” между слишком легким и слишком трудным. Поскольку мастерство со временем растет, “поток” требует “спирали самосовершенствования”, которая “заставляет людей напрягаться, искать новых испытаний, чтобы развивать свои способности”. Акцент на препятствиях и сложности лучше всего демонстрирует разницу между “потоком” (по Чиксентмихайи) и у-вэй. Философия древнего Китая открывает некоторые аспекты спонтанности, которые игнорирует западный индивидуализм.

Рассмотрим историю И. (по уверению Чиксентмихайи, известной и влиятельной жительницы Европы):

Ученый с международной репутацией, она создала успешное предприятие, давшее работу сотням людей и в течение жизни целого поколения бывшее лидером в своей области. И. постоянно путешествует, посещая политические, деловые и научные мероприятия. У нее есть дома в разных частях света. И. всегда находит время посетить концерт, музей или библиотеку. Пока она на встрече, ее шофер не ждет ее у подъезда, а направляется в местную картинную галерею или музей, потому что на пути домой босс захочет узнать его мнение о представленных там картинах [4].

В этом примере определенно присутствуют препятствия и спираль самосовершенствования. Из того, что мы прочитали, ясно, что И. – выдающийся человек. История ее жизни вдохновляет, а сама она “как будто излучает энергию”. Однако должен признаться, что мне, когда я впервые прочитал об И., ее образ жизни показался изнуряющим: постоянные поездки, неустанное самосовершенствование. (Я прочитал “Поток” в колледже и, помню, подумал, что будь я ее шофером, мне бы хотелось расслабиться и покурить, вместо того чтобы тащиться в музей, а после еще и отвечать на вопросы.)

В книге Чиксентмихайи упоминаются случаи, которые кажутся мне привлекательнее истории И.: например, рассказ о Серафине Виньон, 76-летней жительнице деревушки в итальянских Альпах. Судя по всему, Серафина ведет ту же жизнь, что и ее предки последние пару сотен лет: встает в пять часов утра, чтобы доить коров, готовит пищу, убирает, выводит стадо на пастбище или занимается садом, прядет шерсть. Когда у нее спросили, что доставляет ей удовольствие, она ответила: как раз то, чем она ежедневно занимается. “Выходить на улицу, разговаривать с людьми, ухаживать за животными… Я разговариваю со всеми – с растениями, птицами, цветами, со всеми живыми существами, – объясняет она. – Все вокруг живое, и ты видишь, как они растут и меняются каждый день… Я чувствую себя легкой и счастливой. Обидно бывает, когда сильно устаешь и приходится возвращаться домой… Даже если работа тяжела – это все равно прекрасно” [5].

В этой истории нет никакой сложности и препятствий, а тем более спирали самосовершенствования. Напротив, рассказ Серафины внушает чувство умиротворения, расслабленности и поглощенности чем-то большим, чем ты сам: красотой Альп, древней традицией, придающей жизни упорядоченность, чувством родства с животными. Единое, к которому Серафина чувствует причастность (природа, культурные традиции), также кажется ей источником благодати. Это возможно прежде всего потому, что она испытывает глубокую привязанность к прекрасному месту, где живет, и к своему образу жизни, видит в них смысл. Когда я начинал изучать китайскую философию и прочитал об этом случае, я понял, что опыт Серафины не просто ближе к у-вэй, нежели бесконечные переезды и самосовершенствование И., но и похож на мой собственный опыт. Эта уверенность со временем укрепилась.

Несомненно, если повезет, то в сложных ситуациях, связанных с работой, я смогу войти в состояние у-вэй. Когда я “в ударе”, я регистрирую все признаки “потока”. В голове рождаются целые абзацы. Я абсолютно поглощен тем, что делаю. Я теряю ощущение времени, забываю о еде, я расслаблен и наслаждаюсь работой. Нельзя отрицать, что здесь играют свою роль сложность и препятствия, но они второстепенны. Так, во время сочинения книги сложность задачи и возникающие препятствия могут ввести в состояние у-вэй, лишь если они связаны с чем-то большим: например, с идеей, которая меня занимает и которой я хочу поделиться с другими.

Этот акцент на небезразличии, на выходе за пределы “я”, позволяет соединить состояния у-вэй, связанные с высокой сложностью и препятствиями, с их обычными спутниками: обыденными несложными действиями, которые позволяют нам отдаться тому, что мы любим и ценим, что считаем превосходящим нас самих. Я чаще всего испытываю состояние у-вэй (как и Серафина), контактируя с природой. Меня в состояние у-вэй приводит прогулка по полуострову Пойнт-Рейес в Калифорнии (которую я совершил сотни раз), прополка огорода, забота о саде или просто возможность посидеть на берегу океана, глядя на прибой. Эта деятельность не похожа на беспокойную жизнь И. ничем, кроме психологического описания того чувства, которое она вызывает. Более того, если не обращать внимания на акцент на сложности и препятствиях, данные Чиксентмихайи и его коллег показывают, что опыт “потока”, как правило, присущ сравнительно простым социальным ситуациям вроде беседы с друзьями, семейного обеда или игры с детьми.