Радость, гадость и обед - Хел Херцог Страница 12

На нашей планете живет 65 тысяч видов млекопитающих, птиц, рыб, рептилий и амфибий, однако лишь немногие из них пользуются большой популярностью среди людей. Почему нам нравится гигантская панда и не нравится гигантская саламандра, почему мы любим орлов, а не грифов, синешеек, а не воробьев, ягуаров, а не бурых крыланов (между прочим, принадлежащих к одному из двух видов млекопитающих, самцы которых способны к вскармливанию потомства молоком)? Наше отношение к животному очень часто зависит от его внешних данных — привлекательности, размеров, формы головы, наличия шерсти (приятно) или слизи (неприятно), а также от степени его сходства с человеком. Слишком много или слишком мало ног — незачет. Неприятные привычки (питается фекалиями или пьет кровь) — то же самое. Учитывается и вкус мяса, но он не так важен, как могло бы показаться.

Непоследовательность взглядов, также омрачающая наши отношения с животными, тоже берет свое начало из странностей человеческого мышления. Нам нравится считать себя существами рациональными. Однако исследования в области когнитивной психологии и бихевиористской экономики показали, что очень часто мы мыслим и ведем себя абсолютно нелогично. Так, в одном эксперименте людей спросили, сколько они согласны пожертвовать на то, чтобы спасти водоплавающих птиц от гибели в загрязненных нефтью водоемах. В среднем участники отвечали, что готовы заплатить 80 долларов за спасение 2 тысячи птиц, 78 долларов за спасение 20 тысяч птиц и 88 долларов за то, чтобы спасти 200 тысяч. Даже животные порой ведут себя куда логичнее — в ходе недавних исследований было доказано, что муравьи, выбирающие место для нового муравейника, демонстрируют более рациональное поведение, чем люди в поисках нового жилья.

Почему же нам так трудно мыслить последовательно, когда речь заходит о животных? А между тем причина всех парадоксов, имеющих отношение к нашему взаимодействию с другими видами живых существ, заключается в том, что наше мышление нередко представляет собой кашу из инстинктивных, усвоенных, языковых, культурных, интуитивных и умственных упрощений.

В изящной маленькой книжечке, написанной в 1984 году, гарвардский биолог И. О. Вилсон предположил, что наш вид чувствует инстинктивное расположение к миру природы. Он назвал эту черту биофилией и попытался доказать, что она является неотъемлемой частью человеческой природы. Поначалу я отнесся к идее скептически, однако теперь вижу все больше подтверждений правоты Вилсона. Психологи Джуди Делоуч и Меган Пикард, занимающиеся вопросами развития, обнаружили, что даже самые маленькие дети предпочитают фильмы о животных фильмам о неодушевленных предметах. Группа эволюционных психологов из университета Калифорнии (Санта-Барбара) продемонстрировали, что человеческие органы зрения специально приспособлены к выделению животных из окружающей среды — эта способность была очень полезна нашим предкам, которым приходилось высматривать вокруг то хищников, то добычу. Эту идею психологи назвал и гипотезой мониторинга движущихся предметов.

Похоже, что некоторые животные нравятся нам инстинктивно. Рассказывая о взаимоотношениях человека и животных, я обычно демонстрирую среди прочих слайды, неизменно вызывающие у аудитории шквал возгласов «ути-пути!» и «какая лапочка!». Это фотографии котят и щенков. Реакция зрителей на эти фотографии служит отражением того элемента человеческой природы, от упоминания которого ученые-бихевиористы начинают биться в корчах: инстинкта. Естественная привязанность ко всем, кто походит на младенца, — к детям, щенкам, утятам и прочему — называется «реакцией опеки». Впервые это определение предложил австрийский этолог Конрад Лоренц. Детеныши животных схожи с человеческими младенцами — они лобастые, с большими головами, большеглазые, щекастые и неуклюжие. Лоренц назвал эти характеристики триггерами родительского инстинкта, поскольку они мгновенно пробуждают в нас родительское чувство.

Классическим примером того, как легко нами манипулировать с помощью факторов, запускающих родительский инстинкт, является мультфильм «Бэмби». Поначалу Уолт Дисней требовал, чтобы художники-мультипликаторы изобразили олененка как можно точнее. Он велел привезти пару оленят из штата Мэн и заставил своих мультипликаторов побывать на препарировании подгнившего трупика новорожденного олененка. Загвоздка заключалась в том, что на всех набросках Бэмби выходил у художников похожим на настоящего оленя, но в нем не было того очарования, которое могло бы пленить сердца зрителей. В результате олененку решено было придать детские черты. Дисней велел художникам сделать Бэмби мордочку покороче, а голову побольше. Потом были добавлены большие глаза с хорошо видными белками. Так Бэмби превратился в некое подобие человеческого младенца.

Еще одним доказательством умения Диснея создавать героев, пробуждающих в нас родительские чувства, стал Микки-Маус. Появился он в 1928 году, поначалу был отнюдь не тем очаровательным трикстером, которого мы знаем, и звался Пароходным Вилли. В течение последующих 50 лет Дисней постепенно менял образ. Чтобы придать Микки доброты и тонкости, его сделали больше похожим на ребенка. Голова у Микки стала размером почти с половину туловища, а уши и черепная коробка выросли почти вдвое. А наша врожденная склонность таять при виде пары больших глазок — влияет ли она на наше восприятие существ другого вида? Конечно влияет. Лучше всего сказал об этом современный гарвардский биолог Стивен Джей Гулд, проследивший за эволюцией образа Микки: «Вкратце говоря, нам застит глаза отклик на собственных детей, и эту реакцию мы переносим на другие живые существа, у которых обнаруживаются характерные для детей признаки».

Влияние очаровательного облика животного на наше к нему отношение можно проиллюстрировать, вспомнив общественное осуждение ежегодного «урожая» детенышей гренландских тюленей с ледовых полей Атлантического побережья Канады. Новорожденные тюлени выглядят точно как надо — белоснежная шубка и большие бездонные глаза. В 1970–1980-х страшные фотографии новорожденных, истекающих кровью под ударами дубинок, прикреплялись к брошюрам и плакатам борцов за запрет на охоту. В 1987 году правительство Канады вроде бы поддалось общественному давлению — так, слегка. Оно запретило убийство детенышей тюленя менее 14 дней от роду — в этом возрасте шерсть у тех начинает темнеть и они уже не так похожи на детей. Кто старше четырнадцати дней — тех пожалуйста. Таким образом, правительство Канады не прекратило охоту на детенышей тюленя; оно прекратило охоту на симпатичных детенышей тюленя.

За трепетное отношение к похожим на младенцев животным приходится расплачиваться. Любовь человека к симпатичным зверушкам породила целые породы собак, в которых взрослая особь навсегда остается размером со щенка. Младенческие мордочки китайских мопсов и французских бульдогов приводят к проблемам с дыханием, а выпученные щенячьи глаза едва-едва помещаются в глазницах. Выводя неотенические породы собак (неотения — это биологический термин, означающий сохранение детских черт у взрослой особи), мы создали эмоционально незрелых животных, подверженных собачьим разновидностям неврозов. А что в результате? Торжество фармацевтики и появление новых разновидностей валиума и прозака для наших депрессивных, тревожных питомцев с обсессивно-компульсивными расстройствами.