В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни - Джеймс Холлис Страница 39

И теперь, боги, пусть снова настанет ваше утро.

Мы все начнем сначала. Вы – единственный исток.

Вместе с вами появляется мир, и ваш рассвет

Сияет в каждой трещине и расщелине нашей неудачи [155].

Итак, любовь и смерть, Liebestod (любовь-смерть), старая, старая история. Боги смешались с людьми и, балансируя на краю «пропасти»*, взирают в бездонную глубину души.

Если взять любой миф, всегда можно узнать универсальный паттерн, скрытый за его местным колоритом. Именно поэтому Аристотель считал, что в мифе содержится больше открытий, чем в истории. Человека могут увлечь исторические частности, тогда как в мифе проявляется вневременная универсальная структура. Чтобы это проиллюстрировать, исследуем несколько не очень известных героев древнегреческих мифов и постараемся узнать, насколько в современном мире отражаются психологические паттерны, которые они воплощают.

АДМЕТ И АЛКЕСТА

В наказание за то, что Аполлон убил циклопов, он должен был год прослужить пастухом у Адмета, царя города Фер. Так как Адмет был добрым хозяином и весьма почтительно относился к Аполлону, смиренно исполнявшему наказание, то даже заслужил благодарность бога. Адмету суждено было умереть молодым, однако он захотел избежать воли рока. Он изо всех сил стремился получить снисхождение у Судьбы, но добился лишь замены одного приговора другим: Адмет мог продлить свою жизнь только при условии, что найдет человека, который в роковой час согласится занять его место.

Скажем прямо, добровольцев, готовых его заменить, было немного, что вполне понятно. Даже придя с этой просьбой к своим родителям, он получил резкий отказ. Его друзья могли бы что-то сделать, но беда в том, что они сами только что приобрели виллу и спешили насладиться жизнью. В роковой час место Адмета согласилась занять лишь его жена Алкеста. (Эта мифологическая история легла в основу оперы Глюка «Алкеста»; основой ее либретто послужила сюжетная линия пьесы Еврипида, написанной в 438 году до н. э.) Благородство Алкесты не оставило равнодушными даже богов, и они время от времени возвращали ее к жизни. Пьесу, несомненно, можно назвать гимном ее благородству; Адмет же за свою трусость и эгоизм был обречен на вечную скорбь.

Можно поразмышлять над тем, какой жизнью могла бы жить супружеская чета после того, как между мужем и женой произошли события такого масштаба. Может ли исцелять любовь и мучить память? С одной стороны, естественный страх Адмета становится чудовищным, когда он, чтобы продлить свою жизнь, не терзаясь сомнениями, жертвует жизнью другого человека. С другой стороны, нас поражает желание Алкесты проститься с жизнью во имя спасения любимого человека.

Мне вспоминается одна супружеская пара, с которой я работал несколько лет назад. Уильям, муж, был генеральным директором фирмы; это был добродушный человек, но у него отсутствовало глубинное ощущение своего «Я». По существу, он испытывал сильный страх смерти и, слабо ощущая свое «Я», попадался в ловушки, которые расставляют богатство и власть. У него были самые дорогие машины последних моделей, он отдыхал на самых роскошных курортах и не отказывал себе ни в какой прихоти. Любой телесный симптом вызывал у него сердечный приступ. Он красил волосы и делал всевозможные пластические операции. Его главной опорой и эмоциональной поддержкой, то есть его Алкестой, была жена Адель. Эмоциональное развитие Уильяма очень отставало от его физического возраста, поэтому развитие его Ани-мы зависело от заботливого отношения и эмоциональной поддержки его спутницы. Она снимала его страхи, рассеивала его тревоги и постоянно подкрепляла силу его Эго.

Такое преданное отношение жены могло бы вызывать восхищение окружающих в то время, когда были достаточно хорошо определены тендерные роли. Но мы живем в эпоху, когда преобладает установка на индивидуальное развитие человека. Так как Уильям возложил бремя своего эмоционального развития на свою Алкесту, Адель проживала не свою жизнь, а свою роль. После ее гибели в автокатастрофе Уильям был безутешен. Несколько месяцев спустя он умер от сердечного приступа. Довольно часто случается так, что один из супругов умирает вскоре после смерти другого; к ним возвращается непрожитая ими жизнь и неотступно их преследует. Адель умерла, не осознавая свою индивидуальность; смерть Уильяма была такой же пустой, как и его жизнь.

По мнению структурных антропологов, каждая версия мифа является истинной, ибо каждая мифологема многогранна. Величие трагической, облагораживающей жертвы в одной версии мифа превращается в печаль непрожитой жизни в другой его версии. В Уильяме и Адели жили Адмет и Алкеста.

ФИЛЕМОН И БАВКИДА

Как можно увидеть в «Метаморофозах» Овидия, история о Филемоне и Бавкиде совершенно иная. Однажды Зевс и Гермес решили принять человеческий облик и побыть среди простых смертных, чтобы узнать, как они живут. Путешествуя, они подошли к бедной хижине во Фригии, где их встретила пожилая чета – Филемон и Бавкида.

Несмотря на свою бедность, старики были очень гостеприимные и разделили с богами поровну свою единственную лепешку и вино. Боги воздали должное величию их души и раскрыли им свою истинную божественную сущность. Боги высказали пожилой чете, насколько они тронуты таким приемом в самой бедной семье, которая им встретилась. Они превратили скромную хижину в мраморный храм и спросили супругов, какие у них есть пожелания. Филемон и Бавкида ответили, что они хотели бы получить позволение поклоняться богам в этом храме до конца своей жизни и никогда не разлучаться ни в жизни, ни после смерти. Когда настал их смертный час, они с миром ушли из жизни. Филемон превратился в дуб, а Бавкида стала лимонным деревом; их ветви навеки тесно переплелись между собой.

Проходя стажировку в начале шестидесятых годов, я впервые прочитал «Историю философии» Уилла Дюрана. Уже тогда меня очень тронул эпиграф, который Уилл написал сам, посвятив его своей жене Ариэль:

Будь сильной, мой друг… ты ведь сможешь

Остаться, не дрогнуть, когда я уйду; и я могу знать,

Что строки разорванных песен моих

Наконец соберутся в твою утонченную мелодию;

Чтобы знала ты, душа моя:

ты продолжишь все, что я делал,

И постигнешь еще больше меня [156].

В этих строках, написанных в середине двадцатых годов XX века, муж, ясно ощущая свою смертную сущность, подтверждает, что предан своей жене и отношениям между ними и твердо уверен в том, что после его смерти она сможет достойно завершить начатую вместе работу. Брак Уилла и Ариэль Дюран продолжался очень долго, так же, как их профессиональное сотрудничество (это видно по одиннадцатитомному изданию «История цивилизации»). Ариэль умерла первой, Уилл – спустя несколько дней. Подобно Филемону и Бавкиде, благодаря величию их души на них сошла божья благодать: они стали спутниками и вместе создали такой труд, который, как мраморный храм, надолго пережил их самих.