Я плохая мать? И 33 других вопроса, который портят жизнь родителям - Екатерина Кронгауз Страница 39

Это начинается еще в роддоме и не оставляет родителей до конца их дней, у всех есть для них совет. И с самого начала это всех раздражает.

Я никогда не укачивала детей – ни одного раза, но каждая моя подруга, услышав хныканье из детской, говорит, что у меня нет сердца и чтоб я немедленно пошла их укачивать. Бессмысленно объяснять, что это невозможно, единственный раз, когда я пыталась укачать Яшу, это закончилось абсолютным фиаско, он не понимал, что я с ним делаю и зачем, и в итоге мы провели веселую бессонную ночь. Каждая подруга объясняет мне, что детям нужно тепло матери и что они всегда укачивали своих детей. Мой аргумент, что зато, когда я их укладываю, у меня есть еще силы, время и бодрость духа, и потом я высыпаюсь и от этого весела и снова рада детям, а они нет, и каждый вечер огрызаются на детей, и говорят им: “отвяжись”, “отстаньте” и “вы меня достали”, – не работает. Они все равно каждый раз будут советовать мне, как укладывать детей.

Стоит ребенку заболеть – советы начинают сыпаться со всех сторон. Вы знаете, сколько способов лечить кашель осенью у ребенка? Сотни. И о каждом вам расскажут как о единственном действенном.

Примерно сразу это начинает раздражать – матери огрызаются и иногда даже хамят. Во всех советах слышится недовольство тобой как матерью. Особенно когда ребенок сильно болеет, и тебе и так очень нервно, а тут еще сто первый совет, как будто ты прохлаждаешься и не делаешь все, что считаешь нужным.

Я сама ругалась с навязчивыми женщинами на улице, с родственниками и друзьями. Но в какой-то момент стала ловить себя на том же. Вот кто-то из подруг на приглашение отвечает: “Если успею уложить до двенадцати, приду”, и я уже начинаю говорить, что у ребенка должен быть жесткий режим, а не плавающий. Вот кто-то волнуется, что у младенца сопли и кашель, и они начали его лечить, а я говорю: это зубы, ерунда, не пичкайте лекарствами. А вот я уже рассказываю, как приучать к горшку.

Поймав себя на этом и расстроившись, я решила попробовать хоть раз не огрызнуться на женщину, которая на улице подошла сказать, что Леве надо застегнуть курточку, а продолжить разговор. И вдруг эта женщина стала рассказывать, как у нее тоже мальчик, правда уже большой, и как в детстве он очень болел, уж она его кутала-кутала. И воспаление легких у него было, а были новогодние праздники, и денег совсем не было, и она ему из картофельных очисток делала драники (“как же он любил драники”) и компрессы на грудь (“знаете, как хорошо вытягивает всю дрянь-то”). Он вырос, конечно, сын ее, и женился (“неудачно”), внука она почти не видит.

А потом я стала говорить со свекровью, а не просто отшучиваться на каждый совет показать Леву врачу. И она стала рассказывать, как болел мой маленькии муж, отиты за отитами, тонзиллиты, все время компрессы, плакал ужасно, а потом один врач посоветовал промывать, и допромывали до страшных осложнений, операцию пришлось делать. И что он лежал в больнице маленький такой, домашний, а она каждый день после работы к нему в дальнюю даль с судочками ездила, а ее не пускали. Пришлось полы мыть в больнице, чтоб пустили. А он только говорил: “Мама, принеси что-нибудь вкусное, а то тут дают одну гадость”.

А потом я стала себя ловить на том, что, как вижу беременную женщину, начинаю рассказывать ей про роды, что главное – ходить во время схваток, а не лежать. И пересказывать весь процесс родов, потому что я помню каждую минуту родов и мне так хочется это снова рассказать.

Потому что каждый совет – это вообще не про вашего ребенка, никому ведь и впрямь нет особого дела до того, как вы его воспитываете, лечите и укладываете. Каждый совет – это просто вдруг снова ожившая картинка счастья родов, ужасов бессонных ночей над задыхающимся от крупа ребенком, походов по зимней Москве с судочками в больницу. Не все пишут книжки, но каждая из миллионов матерей накапливает такой невероятный опыт переживаний и махинаций с ребенком, что очень сложно держать его в себе. Каждый раз, когда я слышу, как чей-то ребенок заболел и у него высокая температура, – я вспоминаю этот маленький горячий лоб, годовалого Леву, разучившегося вдруг ходить и падающего в сон через минуту после просыпания, шикарную новогоднюю елку, найденную на месте бывшего елочного базара первого января, на фоне которой все это происходит, уколы скорой, страх, что он вскипит, и это, удивительным образом, самое уютное время нашей семейной жизни, когда выйти из дома можно было только в аптеку, потому что температура росла, что курс евро зимой 2014-го. И именно поэтому мне хочется позвонить и немедленно рассказать всю эту историю с миллионами советов.

Ведь Лева вырастет, женится, наломает дров, заведет своих детей, будет их воспитывать так, что мне не понять, и я останусь одна с этой навсегда изменившейся реальностью в день его рождения. Он никогда не узнает, что с этого дня, о чем бы я ни мечтала для себя, я всегда думала, где будет в этот момент он. Что долгие годы я всегда знала, где он находится и что делает. Что каждый раз, когда он болел, я боялась до смерти, а каждый раз, когда он звал меня “мама”, не могла поверить в это. И так далее до невозможной пошлости, до такой пошлости, что ее никому никогда не выскажешь, так и живет она в тебе, никому не нужная, давит на тебя, а ты на нее, и вроде дети уже давно выросли, и, кажется, ты совсем все это в себе закопал. И только иногда увидишь на улице незастегнутого ребенка, без соски, в мокрых штанишках, и дверь распахивается и все это рвется наружу, а ты, давя это все в себе, цедишь сквозь зубы: “Застегните же курточку, застудится”.

Впервые мне пришлось всерьез столкнуться с врачами только во время беременности. Я сразу пошла к хорошему частному врачу, который посоветовал параллельно встать на учет в женскую консультацию, чтобы бесплатно получить бумаги на декрет и обменную карту. В районной женской консультации мне сообщили, что у меня предраковое состояние, а еще плохо дело с гормоном, отвечающим за интеллектуальное развитие плода. Несколько часов беременных рыданий – и больше я к государственной медицине не обращалась. А частный врач за частные деньги, как в том анекдоте, честно говорила мне, что все у меня хорошо. А что еще нужно беременной женщине?

Я всегда считала, что не надо обременять человека врачами и таблетками при каждом чихе. И уж тем более антибиотиками, которые впервые в жизни мне пришлось пить при воспалении легких во время второй беременности. Поэтому и педиатра я выбирала соответствующего.

Весь первый год к Леве ходил отличный врач, работающий детским онкологом на Каширке и справедливо считающий, что большая часть стандартных детских проблем – ерунда. Когда-то он работал в Африке, поэтому при встрече с ребенком он всегда говорит: “Обычный белый мальчик”. На вопросы, надо ли делать пюре ребенку из свежих овощей или можно покупать баночное, он отвечал: “Вы знаете, что продают на рынке? Вы видели, откуда эти кабачки и яблоки? Ну, а компании, делающие эти баночки, проходят сотни проверок. Нет, если вам, конечно, нечем заняться, можете отбирать продукты и готовить – дело ваше”. По поводу преимуществ грудного вскармливания перед молочными смесями говорил: “Вы работать собираетесь вообще? В Африке, конечно, детей за спину сажают, грудь за спину кидают и идут работать. Оно вам надо? Это раньше эти смеси из коровьего суррогата делали, а теперь отличные смеси. Но дело ваше”. Плохо спит? Ну а взрослые что, все хорошо спят? Ну, и все в таком роде. Поскольку основная моя материнская идеология – “никакой идеологии”, мне он очень подходил. Единственная проблема с этим доктором была в том, что он считал, что без особого повода нельзя звонить ему в выходные и поздно вечером. Еще он считал, что на каждый чих не наздравствуешься и приезжать смотреть на каждую тревогу матери – лишняя трата времени. Он по фотографиям какой-нибудь сыпи отвечал, что это ерунда и пройдет, а это потница, а это аллергия. По телефону он подробно выспрашивал про кашель и определял, что это просто кашель, а не бронхит. Все это сближало его с доктором Хаусом и очень успокаивало.