Я плохая мать? И 33 других вопроса, который портят жизнь родителям - Екатерина Кронгауз Страница 40

Но “особый повод” для детского онколога и для молодой матери – понятия совершенно разные. Теперь я понимаю, что не стоило звонить ему в три часа ночи, когда десятимесячный Лева с температурой 39 лежал у меня на животе, закатив глаза, и подвывал. Теперь я более-менее знаю, что делать в таких случаях. А тогда не знала. Ему же казалось очевидным, что необязательно его будить, чтобы услышать, что надо вкатить ребенку нурофена. Ну, или он просто спросонья не очень добр. В общем, у нас слегка разладилось, и с тех пор я боялась ему звонить.

Как я уже писала, Лева много и мучительно болел в детстве и с моими представлениями о врачах и антибиотиках мне пришлось распрощаться довольно быстро. Когда кажется, что у твоего ребенка вскипают мозги и он перестает вставать, ходить и агукать, а может только слегка привстать и тихонько выть, когда просыпается на 15 минут в день, – не до убеждений. Температура прошла, а преданные убеждения не вернулись.

Под новые задачи был найден другой педиатр – пожилая женщина старой хорошей советской школы из тех, что воспаление легких умеют определять на слух и стук. Она не любила антибиотики, но отдавала им должное в некоторых случаях, а в остальных предлагала всякие неожиданные способы сбивания температуры, в том числе ванной на градус ниже температуры тела и льдом на печень. Всегда приезжала послушать Леву, была очень обстоятельна, мила и напоминала мне моего собственного детского врача из районной поликлиники. К сожалению, что-то там приключилось с ее сыном, на долгое время ее отправили сидеть с внуком на дачу, и она выпала из нашей жизни.

Дальше были эксперименты с районными педиатрами из поликлиники, с какими-то советами знакомых.

Мне даже удалось столкнуться с хваленой израильской страховой медициной – она оказалась точь-в-точь похожей на израильский анекдот о ней: “Вы плохо себя чувствуете? Никому нет до вас дела. Вы заболели? Никому нет до вас дела. Вы тяжело больны? Никому нет до вас дела. Вы смертельно больны? Никому нет до вас дела. Вы умираете? Вас спасли! Никому нет до вас дела”. Поскольку никто не умирал – то никому и не было до нас дела. Это оказалось довольно полезным опытом – там врачи не ходят на дом и даже дети с высокой температурой ездят к врачу сами, скорые платные, а в больницах платный прием, деньги возвращают только в случае госпитализации. Ну, чтобы зря люди время у врачей не отнимали, если ничего серьезного. Очереди к бесплатным врачам тут на месяц вперед. Так что если ты по-матерински запаниковала, к моменту приема у врача ты, скорее всего, успокоишься десять раз или пойдешь к платному. Ну и вообще – израильские врачи точно так же прописывают мультивитамины, про которые вроде давно выяснили, что они не усваиваются в таком виде.

Короче говоря, вся стройность моих представлений о взаимодействии с детским здоровьем рассыпалась. Не так, как у одной моей подруги, которая умудрялась лечить ребенка одновременно гомеопатией, волшебницей, антибиотиками и народными средствами, но похоже.

Я знаю, что нет ничего живее и яростнее, чем спор о том, делать ли детям прививки. Защитники обоих сторон так ненавидят друг друга, что, кажется, запретили бы друг другу вообще иметь детей, дай им волю, потому что без всяких шуток считают друг друга убийцами. Я завидую тем, кто истово придерживается любой из сторон. Я с интересом читаю горячие дискуссии фанатов грудного вскармливания до пяти лет и гомеопатии, но не имею по этому поводу никакого мнения. А есть ведь еще остеопаты. А сестра моя все время пытается убедить меня купить аромалампу, от которой дети перестают кашлять, так, как будто она сама их продает. Если во все это или хоть во что-нибудь из этого верить, то как-то же легче справляться хотя бы с собственным незнанием. Что-то происходит, и ты бежишь за белым шариком – это не лишает тебя тревоги за больного ребенка, но хотя бы приглушает страх, что ты должен что-то сделать и не знаешь, что.

Есть люди, которые спрашивают в родительских сообществах, как лечить какую-нибудь сыпь. Но это суть то же, что гуглить ответ, а это самое страшное. “Гугл” на любой запрос, как известно, выдаст, что это рак, умственная отсталость и все умирают.

Главная моя проблема в том, что теперь я никому не доверяю или не нашла еще того, кому могу доверять, а это самое худшее, что может случиться в отношениях с врачами. Потому что с врачами – как с автомеханиками: каждый следующий считает, что предыдущий все испортил, – и надо просто один раз определиться, кому из них ты веришь. А я вместо этого любую врачебную инструкцию оцениваю самостоятельно. Хотя ровным счетом ничего в этом не понимаю. Сама решаю, стоит ли начать прописанные антибиотики или нет. Брать ли выписанные капли, или пока пренебречь. Лечить ли кашель компрессом из картофельных очисток, как делала моя бабушка, или мороженым, как делают англичане. Вызывать ли сейчас врача, или обойдется. Речь идет, конечно, о более-менее обычных детских болезнях, а не о чем-то особенном, хотя, к сожалению, и в особенных случаях лучше всегда вникать.

Несмотря на то, что мои медицинские познания ограничиваются двумя медицинскими сериалами, как-то это неплохо пока работает. А другого я и не придумала.

У каждой матери наступает в жизни такой момент, когда она ищет няню. У некоторых он наступает часто, у меня – всего два раза в жизни.

Про первую Левину няню я знала четко, кого я ищу. Мне не хотелось няню-тетеньку, которая будет вытирать ему попу, часами катать в коляске по улице, болтая с соседскими нянями о зарплате, а дома все время держать на руках и украдкой смотреть Малахова. Я хотела молодую девушку, чтобы им с Левой было весело вдвоем. И она сразу нашлась.

Я получила ровно то, чего хотела: с 9 месяцев до 2 лет у Левы была молодая, прекрасная и абсолютно бестолковая няня. Лева ее обожал. Первый месяц она ходила по дому в шортах и лифчике, а в ответ на мой удивленный взгляд говорила: “Ой, опять забыла взять майку из дома”. Ну, чего Лева тут не видел, думала я, зато они танцуют и поют, да и фигура хорошая. Потом няня съела из холодильника какие-то деликатесы, общей стоимостью как день ее работы. Еще она все время опаздывала, а если я просила отвезти Леву к моим родителям к семи, то ее никогда там не было даже в восемь. Когда я звонила ей, она честно говорила: “Ну, он проснулся и хотел есть, ну, пока я искала варежку, он покакал, но мы уже выходим”. Однажды при ней Лева разбил трехлитровую бутылку вина и поранился. Происходило много другого. Но няня всегда сразу звонила мне и честно рассказывала, что произошло. Обычно она начинала так: “Я была в комнате, Лева был на кухне и…” – и спрашивала, что делать дальше. Я на нее сердилась, но зато абсолютно доверяла, и мне нравилось, как они проводят время: лепят, красят, рисуют – то, чего я делать не умею и не люблю. Да, после нее всегда приходилось выходить из “Вконтакте” и закрывать mail.ru, зато она читала книжки. Еще первое время она любила посидеть пару часов со мной после того, как я возвращалась с работы, и поболтать, но я научилась сразу скрываться в комнате под предлогом кормления уже появившегося Яши, и это быстро прошло. Она была непосредственна и немного обидчива. Но – еще раз! – Лева ее обожал и никогда не плакал, когда я уходила из дома. И она обожала его. И это была ровно такая няня, какую я загадала, она мне и сейчас кажется прекрасной, я бы ее снова взяла, но она выросла и отправилась искать себя.