Ложь и любовь - Сидни Ламберт

1

– Что прикажете делать мне, если я не люблю вас. И никогда не любила. Вы ведь знаете, что я и замуж вышла только по настоянию матери. Ведь вы знали. – Она обернулась, каштановые локоны, переливаясь и искрясь блестками, рассыпались по белоснежным плечам.

Старинное платье с огромным вырезом очень ей шло. И эти украшения, и прическа.

– Нет, чем? Чем, скажите на милость, я обязана вам? Если посудить да разобраться, ведь это я ввела вас в высший свет, ведь я из вас, дикаря, человека сделала.

Она опустилась на диван.

– Да как вообще пришла вам в голову такая фантазия? Откуда же взяться любви между двумя столь разными существами? Пусть даже мужем и женою.

Она теребила в руках кружевной платок, тонкие пальцы разглаживали узор, вышитый золотистой нитью. Как все естественно, как красиво лежат складки платья.

– Нет, не то, не то…

Уронив голову на руки, девушка заплакала.

Всего мгновение длился этот порыв раскаяния и безысходности. Все молчало кругом, словно прислушиваясь к женским всхлипам. Потом она вдруг поднялась, обошла вокруг кресла и, как бы невзначай, остановилась возле зеркала.

– Что мне до вас? – рассуждала она, любуясь собой. – Мелкий человек. Ничтожество. Тиран своей супруги.

Взгляд ее был полон самого искреннего презрения, какое только может испытывать один человек к другому.

– Я бы отравила вас, да уж от природы нерешительна для таких поступков.

Лицо ее переменилось. Теперь оно выражало не презрение, а скорее полное равнодушие. Вы настолько безразличны мне, что даже отравить вас лень, говорили ее глаза.

Раздался шум, и на сцене появился Рикардо. Жозель встрепенулась, плечи ее, которые еще минуту назад выражали женскую гордость и достоинство, ссутулились. Из надменной, напыщенной госпожи она за доли секунды превратилась в кроткое, робкое создание. Казалось, выражение полного смирения сквозило во всей ее фигуре. Жесты, походка – ангелы небесные! – да кто бы мог подумать, что эта девушка только сейчас с завидным хладнокровием рассуждала о смерти собственного мужа?

– Ты бледна, мой друг, – сказал он. – Поди, приляг, до обеда еще около часа.

Рикардо хотел обнять жену, но Жозель отстранилась от него, боязливо опустив глаза. Одно движение, но как точно передала молодая актриса состояние своей героини. Гримаса отвращения, едва коснувшись ее лица, скрылась за маской покорности. Однако было поздно: несчастная выдала себя невольным жестом.

– Ты не верна мне! – взревел Рикардо. – Ты не верна мне! Подлая изменница! Так скройся с глаз моих, исчезни!

Жозель пришла в смятение. Сперва она кинулась к мужу, желая загладить вину, потом, приведенная в ужас его гневом, метнулась назад. Слезы побежали по ее щекам. Жозель так и замерла посреди сцены, словно в нерешительности. Но нет. Актриса была великолепна. Глаза говорили за нее: бедная девушка, всего за один год доведенная деспотом-мужем до отчаяния, наконец, нашла в себе силы возразить ему. Ей велели уйти – она осталась.

– Да будет вам известно, что всякая на моем месте, – голос ее дрожал, но в нем слышалась уверенность, – почла бы за счастье вам изменить хоть со слугой, но я не опустилась до измены, когда король, припав к моим ногам, молил о поцелуе.

Она гордо вскинула голову, выпрямилась. На щеках ее еще блестели слезы, но Жозель уже не казалась беспомощной жертвой. Ошарашенный заявлением жены, Рикардо замер. Жозель воспользовалась этим. Она медленно развернулась, пальцы ее судорожно сжали платок. Шаг, еще один. Осторожный, но исполненный достоинства. Ни одна актриса не сыграла бы лучше: Жозель удалялась со сцены гордо. И в то же время, какая борьба, какая тяжелая внутренняя борьба шла внутри нее! Муж уже не мог видеть ее лица, но зрителям оно было видно хорошо. Ни гордости, ни достоинства не было во взгляде бедной Жозель – только ужас. Бежать! Бежать! – кричали ее глаза; каждую секунду она ждала, что нож вот-вот вонзится в ее спину. На сцене словно было две разных женщины, соединившихся в одном теле. Одна – гордая осознанием своего подвига, непреклонная, готовая умереть в ту же минуту, а другая – напуганная до безумия, ни в чем не уверенная и жаждущая лишь одного – жить.

В последний миг платок выпал из рук девушки, оставшись на сцене немым укором мужу-тирану. Жозель удалилась. В зале повисла пауза.

– Браво! – закричал кто-то в третьем ряду.

– Браво! – подхватили другие.

Зал взревел, разрывая тишину бурными овациями. Спектакль еще не закончился, но впечатление, произведенное последней сценой, было слишком сильным. Зрители, не выдержав, поднялись с мест. Все стихло лишь после того, как раздались первые реплики покинутого мужа. Они должны были быть гневными, но актер, игравший Рикардо, понимал, что после таких проводов и восторгов начинать сразу дикими воплями нельзя. Поэтому он начал тихо и вкрадчиво, изобразил даже растерянность, а потом постепенно, читая монолог, дошел до необходимой степени ярости.

Спектакль удался. Зрители аплодировали стоя, долго не отпускали актеров, особенно девушку, так великолепно исполнившую роль Жозель. Наверняка после этого спектакля ей предложат работу в одном из лучших театров страны. Сегодня я видел, как загорелась новая звезда, подумал Дэвид.

Вечер был тих, воздух прозрачен, как никогда. Или ему только так казалось. Дэвиду хотелось закрыть глаза и остаться там, в восемнадцатом веке. В те времена, когда люди, степенно прогуливаясь по улицам, никуда не торопились, семья для них была самым дорогим, и ради нее они жертвовали всем. Он остановился и посмотрел на небо: белые хлопья облаков беспорядочно разбросаны на темном своде. Звезды… Дэвид не разглядел ни одной.

И все-таки вечер удался. Перед глазами стояла та самая сцена. Как гордо эта девушка подняла подбородок, как до мелочей точно изобразила мимолетное отвращение. Интересно, кто она? Еще совсем юная, от силы лет девятнадцать. Хотя, кто знает, актриса всегда выглядит на столько, сколько ее героине.

А сердце ныло, сердце болело. И зачем только он пошел, ведь не собирался. Ведь сам себе клялся, что ноги его больше не будет в театре. Но, с другой стороны, столько времени прошло… Нельзя же, в самом деле, отгородиться от всех, никуда не выходить, ни с кем не общаться. Прошел целый год.

– Целый год, – повторил Дэвид вслух, словно пробуя эти слова на вкус. Целый год… без нее.

Последнее он не произнес. Только слегка шевельнулись губы. Дэвид запретил себе думать об этом. Завтра начнется новый день, новые заботы, лекции, студенты. У них у всех будет много вопросов. Еще бы – скоро экзамены.

Еще месяц – и срок действия контракта закончится. Остаться в Швейцарии или вернуться в Америку? Уехать еще куда-нибудь? Пожалуй, не стоит. Дэвида все устраивало здесь – тишина, покой и, главное, никаких воспоминаний. Она осталась в Америке, а там, где она, ему не место.