Токсичный роман - Хезер Димитриос Страница 10

Для мамы и Великана я в первую очередь помеха, во вторую – служанка и человек – только в далекую третью. Моя жизнь в доме – бесконечный список заданий. Вот некоторые из них: скрести между плитками в душе, организовать переработку отходов (раздавить каждую банку), поливать газон, вытирать пыль, пылесосить, складывать белье для стирки, готовить ужин, мыть окна (боже упаси, если я оставлю разводы), заправлять не мои кровати, мыть посуду, сидеть с ребенком. Моя мама не переносит грязь. Все должно быть без единого пятнышка, на своем месте, и это моя работа, несмотря на кучу заданий на дом или друзей, которые хотят сходить в кино, погулять. Великан тоже участвует в этом. Например, в мои обязанности входит мыть его машину каждую неделю, и я часто торчу за стиркой его вещей.

Мы с друзьями тайно прозвали его Великаном, потому что он весь такой «нюх-нюх-нюх» [6]. Он пьет водку с тоником, и от его голоса по рукам бегут мурашки. Его слово – закон. Наш дом полон криков и слез, стены скрывают правду от соседей. Видите ли, Великан может быть очаровательным. Вне нашего дома он – замаскировавшийся огр, превращающийся в дружелюбного соседа или преданного родителя. Он – бухгалтер в бизнесе, который расходует больше, чем приносит, но его настоящее призвание, думаю, актерская игра: он так замечательно притворяется хорошим человеком.

Мы живем в одноэтажном доме с тремя спальнями. Раньше я делила свою комнату со своей старшей сестрой Бет, и вот почему у меня двухъярусная кровать. Я выбрала нижнюю, потому что там чувствуешь себя как в коконе, словно можно спрятаться, когда становится слишком тяжело.

Я повесила фотографии друзей на стену возле кровати – смесь фотографий с выступлений и разных снимков из жизни. Там есть один, где ты сидишь на краю сцены и смотришь на меня с ленивой усмешкой. Также есть фотографии моих идолов: Джули Теймур (самого лучшего режиссера всех времен), Уолта Уитмена. А еще там есть моя любимая цитата, которая была на постере над доской у нашего учителя английского в девятом классе: «Медицина, право, бизнес, инженерное дело необходимы для поддержания жизни. Но поэзия, красота, романтика и любовь – то, ради чего мы живем». По сути это девиз моей жизни.

Цитата из «Общества мертвых поэтов», из той части, когда Робин Уильямс в классе рассказывает ученикам о Шекспире. Никто не заставлял меня полюбить Шекспира. Я запомнила наизусть почти всю «Ромео и Джульетту». Я понимаю, какими загнанными в ловушку они себя чувствовали, как отчаянно хотели выбраться. В восьмом классе я носила ее везде с собой, читая и перечитывая в свободное время. Моя книжка была достаточно потрепанной, но, наверное, это первая вещь, которую я спасла бы в случае пожара. Страницы хрупкие и уже желтеющие, запятнанные надеждой, вытекающей из моих пальцев – новой девочки в городе в поисках чего-то великого в своей жизни.

Помню тот день, когда мы переехали из Лос-Анджелеса. Моя мама и Великан только что поженились, и мы с Бет долго не могли заснуть по ночам и плакали. Было слишком тихо: нам не хватало шума автострады, вертолетов. И запах был странный – навоз и грязь, а также разбитые мечты. Мы составили список всех любимых вещей, связанных с Лос-Анджелесом, и прикрепили на стену спальни. Он до сих пор тут висит: пляж «Венис», кафе «Фифтиз», каток «Пиквик», очередь в «Пинкс», мексиканская еда.

Я бросаю свой рюкзак на пол в прихожей дома как раз тогда, когда забегает Сэм. Хоть я и люблю его, но брат, хоть и не по своей вине, вроде моего личного проклятия. Мама уже сказала, что моя (неоплачиваемая, неблагодарная) работа этим летом – сидеть с ним каждый день, весь день, когда я не на работе в «Медовом горшочке». Раньше Бет и я делили эту ношу, но теперь она вся на мне: присмотр за ребенком, работа по дому, груша для битья. Мама использует бесплатный труд, чтобы потратить свое время на «Минеральную магию», косметическую компанию, для которой она организовывает вечеринки, продавая косметику своим друзьями, их друзьям и друзьям из друзей.

– Гэйс! – кричит Сэм.

У него проблемы с произношением «р». Сэм протягивает ручки, улыбается, и я обнимаю его, поднимаю на руки и кружу. Мне нравится, как он отбрасывает назад голову, и как его смех зарождается где-то глубоко в животе. Прямо сейчас он не мое проклятие: он милый, любимый и вообще единственное хорошее в этом доме.

– Грейс!

Моя мама уже зовет меня, потеряв терпение, раздраженная. Время работы по дому, я знаю это. Я забрасываю Сэма себе на спину и иду на кухню. Мама занята своим питьевым ритуалом: стакан, лед, вода, долька лимона, один пакетик сахарозаменителя. Положи все в стакан в таком порядке, помешай три раза по часовой стрелке, три раза против часовой стрелки. Она заставляет меня готовить его для нее все время. «Грейс, мне нужна вода». Она даже ради этого зовет меня прийти из комнаты, пока я делаю домашку, словно я какой-то бармен. Однажды она увидела, что я его размешала четыре раза – я грезила о тебе и потеряла счет. Она накричала на меня за то, что я зря потратила лимон, сахарозаменитель и воду во время засухи, выливая содержимое, вымывая стакан и снова ставя его на стол. «Делай заново».

– Мне нужно, чтобы ты прополола сорняки на заднем дворе, – говорит она. – Возьми с собой Сэма и приглядывай за ним.

Никаких «Эй, как прошел твой день?». Никаких «У тебя много домашней работы?», «Еще кто-то из твоих друзей пытался покончить с собой?».

С самой прошлой недели мне хотелось поговорить с ней о тебе, потому что иногда взрослые знают о таком, но она всегда занята каким-то новым проектом, и теперь мне кажется – а зачем? Я ненавижу наши отношения, похожие на йо-йо. Иногда я чувствую, что так близка к маме, словно мы два солдата в траншее, крепко прижимаем ружья к груди, готовые атаковать, когда придет враг. В другие времена она и есть враг.

Это моя попытка спасти день, чтобы он не стал худшим:

– Мне нужно сделать кучу домашки по тригонометрии до работы…

Она поднимает руку:

– Тебе нужно было подумать об этом до того, как ты решила не полоть сорняки на прошлой неделе.

Злость кипит под самой поверхностью кожи. Она там, прямо там, где мне надо. Ждет. У меня есть только час на то, чтобы сделать домашнюю работу до вечерней смены в «Медовом горшочке». А теперь у меня и этого нет.

– Мам, это нечестно. У меня была работа, а потом нужно было закончить тот большой проект по английскому, помнишь?

– Не хочу слышать об этом.

Она уже кричит. Многого не надо, чтобы довести ее до этого. Сэм прижимает лоб к моей спине, словно пытается спрятаться. Мама злится все время. Когда она разговаривает со мной, то сжимает зубы рыча. Я слишком взрослая для настоящей порки, но мое лицо, руки, затылок – это все доступно для побоев. Я бы хотела избежать их сегодня. Не хотелось бы ее ненавидеть.

– Хорошо, – говорю я внезапно тихим голосом. «Поверженная дочь». Я поджимаю пальцы ног. Смотрю на свои ботинки «Доктор Мартенс». Только в этот раз у меня не получается скрыть свое раздражение.