Ты моё дыхание - Ева Ночь Страница 10

Она думает, что я старушке потакаю?

– Михайловна ни при чём, – говорю чистую правду. – Я живу неподалёку. Такси – дорого. А тебе нужны деньги. Ведь нужны?

Она замирает, сжавшись, как пружина, что готова выстрелить в небеса. Может и не отвечать – и так видно.

– Ты же не помогаешь девам? – цедит она сквозь зубы, и я представляю, чего ей стоит сдержаться.

Заводит. Она меня заводит. Никогда не испытывал тяги к девушкам, которые готовы со мной спорить и сопротивляться. Но с этой с самого начала всё неправильно. Поэтому лучше не думать.

– Скажи честно: тебе что-то нужно от меня? – кидает она на меня обеспокоенный взгляд. И что-то затравленное, жуткое проскальзывает в её взгляде. Её кто-то обидел? Обижал?..

Медленно считаю до десяти, потому что эти мысли мне неприятны. Не то, что Софья думает обо мне, а то, что кто-то её запугал настолько, что она готова в каждом мужчине видеть плохое.

– Мне ничего не нужно, расслабься, – советую ей очень спокойным голосом и наконец-то завожу машину. – А что касается того, что я не помогаю девам…

Держу паузу. Искоса наблюдаю, как она замирает в ожидании ответа. Чёрт, она всё равно на взводе. Тронь её сейчас пальцем – выскочит из машины с визгом.

– Я передумал, – рублю канат. Или сук, на котором сижу. Да и хрен с ним. Внизу бывает намного интереснее, чем на высоком дереве, где и тебя никто достать не может, но и ты ни до кого не дотянешься.

Софья

Так не бывает. Только не со мной. Слишком хорошо – это значит, что скоро будет очень плохо, поэтому я не верю мужчине, что спокойно, сосредоточенно ведёт машину.

Мне не понятна его забота. Особенно, после показательного фырка, что он девам не помогает. Что это за игры в «помогаю», «не помогаю»?.. Почему он передумал? Есть же для этого причины?

– Софья, перестань придумывать то, чего нет, – прерывает Громов молчание и мои трусливые, скачущие, как кенгуру, мысли.

– Учти: я собой не торгую, – заявляю слишком громко и, кажется, слова звучат истерично, потому что, пока мы молчали, я успела себя накрутить.

– Я учёл. И это прекрасно, – выдаёт он невозмутимо. На нём хоть выспись: большой, спокойный, невозмутимый. Кажется, ему вообще плевать, что я сижу, как на иголках. – Считай, что я Дед Мороз.

– Дохнёшь и заморозишь? – язвлю на нервах.

– Щедрый и раздаю подарки детям. Немного раньше срока, но, думаю, это не критично. Добро ведь не только в Новый год бывает, как и чудеса.

– Не очень ты на Деда Мороза похож, – бормочу, понимая, что меня немного отпустило: я расслабилась и попыталась удобнее устроиться на сиденье.

– В следующий раз надену красную шубу, шапку, нацеплю дурацкую бороду и обязательно красный нос прилеплю.

Я издаю смешок. Ему удалось. Как он может быть таким? Как можно шутить с невозмутимо спокойным лицом?

– Это лишнее, наверное.

– Зато буду соответствовать образу. Чего ради имиджа не сделаешь? – говорит он. Ни тени улыбки на лице. Всё такой же серьёзный.

Голос у него бархатный, приятный. На мой взгляд, не очень вяжется с его внешностью, но отними хоть один штрих – рассыплется картинка, распадётся на отдельные фрагменты, станет чем-то другим, но не Костей Громовым.

Вдруг очень захотелось увидеть его улыбку. Не помню, улыбался ли он мне. Посмотреть бы на искры в его глазах. Смягчается ли его лицо? Есть ли морщинки возле глаз?

– Приехали, Софья, – говорит он, аккуратно заводя машину во двор и останавливаясь у подъезда Михайловны. – Беги домой, Снегурочка.

Кидает на меня взгляд. Глаза у него мерцают из-под ресниц. Смотрит на меня мягко, словно обволакивает, затягивая куда-то слишком глубоко. Туда, где я не умею дышать. Теряюсь. Не знаю, как себя вести и что делать.

Сердце грохочет, как тысячи молотов сразу. Не понятно, почему я медлю, но во мне бурлит такая доза адреналина, что я могу запросто поставить рекорд на стометровке, если вдруг мне приспичит её пробежать.

И тогда я делаю невероятное. То, что разумная Софья Ковалевская никогда бы и ни за что не сделала.

Я показала ему язык. Молча, зажмурив глаза. А когда я их осмелилась открыть, Костя смотрел на меня озадаченно, словно сомневался в моей адекватности.

Боже, какой стыд. Кошмар. Я выскочила из машины, как ошпаренная кошка – шерсть дыбом, глаза навыкате, щёки пылают. И последнее, что я увидела, захлопывая дверцу, – улыбку Громова.

С ума сойти. Съехать с рельс. Провалиться в тартарары.

Лучше б я его не провоцировала. Потому что как теперь развидеть, забыть то, что стоит перед глазами и не хочет уходить?

Он улыбался шикарно и щедро. Улыбка затрагивала глаза, преображала лицо. На левой щеке у Кости ямочка – маленькая и аккуратная, будто нарисованная.

Он другой. И, может, поэтому я мчу подальше от него. Безопаснее, наверное, не знать разного Громова. Не видеть его улыбки, не слышать его голоса. Вообще не узнавать настолько близко. Лучше держаться на расстоянии, но почему-то я всё равно вижу его лицо. Когда поднимаюсь лифтом. Когда открываю дверь и тихонько раздеваюсь.

Михайловна спит. Вовка сопит. Я специально прошлась по спящему дому, успокаиваясь, не зажигая свет.

Телефон в руках оживает – жужжит от входящего сообщения. Я подскакиваю от неожиданности.

«Софья?»

Одно слово – и снова сердце вскачь.

«Я дома» – печатаю трусливо, потому что не хочу слышать его голос.

На цыпочках пробираюсь в кухню, выглядываю в окно. Так и есть – стоит его машина под подъездом. Костя никуда не уехал, ждал, когда я позвоню.

Мигают фары, словно приняв сигнал. Громов уезжает, а я всё стою, как зачарованная, не в силах оторваться от окна. Нужно поспать – понимаю умом, но во мне сейчас столько бурлящих эмоций, что не знаю, усну ли. Правда, становится проще, когда голова касается подушки.

Костя

Девчонка. Совсем как ребёнок. Только реакция на её выходки у меня совсем не невинная. Заводит, заводит до отказа, до предела.

Она ушла, а я понимаю, что улыбаюсь. Больше никаких Толянов рядом. Я точно знаю, что нужно сделать. Возможно, это несправедливо, но кто сказал, что жизнь – это розы? Шипов и колючек гораздо больше, чем благоухающих лепестков.

Тонкие духи. Еле слышные. Я снова об этом думаю, а память услужливо подбрасывает детали: хрупкие плечи, позвонки в ряд. Наверное, мне бы понравилось их трогать. Пересчитывать осторожно. Касаться кожи. Нежная. Я видел синяки на её запястьях.

И она опять не позвонила. В следующий раз проведу её до самой двери, чтобы не торчать тут, как влюблённый Ромео под балконом Джульетты.