Святые грехи - Нора Робертс Страница 11

— Поздновато? — переспросил он громовым голосом. Дед всегда и везде так разговаривал: на кухне, где жарил свежую рыбу, на трибуне стадиона, где болел и за ту и за другую команду, в сенате, где заседал уже двадцать пять лет. — Да ведь сейчас только начало одиннадцатого, а до ночного колпака и теплого молочка мне еще далеко, малышка. Дай-ка мне чего-нибудь выпить.

Он вошел в прихожую и стягивал пальто со своего могучего торса — торса футболиста. «А ведь ему семьдесят два», — подумала Тэсс, глядя на растрепанную гриву седых волос и гладкое лицо. Семьдесят два, а выглядит значительно моложе, бодрее ее нынешнего поклонника. К тому же с ним намного интереснее. Возможно, оттого она и оставалась одинокой, что слишком высокие требования предъявляла мужчинам. Впрочем, это ее вполне устраивало. Она налила ему виски.

Он посмотрел на стол, заваленный бумагами, папками, блокнотами. «Вот она, моя Тэсс, — подумал дед, принимая стакан. — В лепешку разобьется, а дело сделает». Тут же лежал недоеденный сандвич. В этом тоже его Тэсс.

— Ну, — он сделал глоток, — что ты скажешь об этом маньяке, который свалился на нашу голову?

— Сенатор, — усевшись на ручку кресла, Тэсс заговорила с ним официальным тоном, на какой только была способна, — вы же знаете, что о подобных делах я с вами говорить не могу.

— Чушь. Разве не я посодействовал тебе в этой работе?

— За которую не могу вас поблагодарить.

Он глянул на нее своим знаменитым стальным взглядом, от которого, если верить молве, цепенели видавшие виды политические зубры.

— Я все равно все узнаю от мэра…

Тэсс, однако, не оцепенела, а, напротив, одарила деда обольстительнейшей улыбкой.

— Вот-вот, от него и узнавай.

— Чертова этика, — пробормотал он.

— Ты ведь сам учил меня этому.

Он опять что-то пробурчал, довольный своей внучкой.

— А капитан Харрис? Что скажешь о нем?

— Дело свое знает, собой хорошо владеет. Он очень расстроен, ужасно сердит, так как на него сильно давят. Но держит себя в руках. Наружу ничего не выпускает.

— А как оперативники, которые ведут дело?

— Их зовут Пэрис и Джексон. — Она провела по небу кончиком языка. — Необычная команда, показалось мне, но именно команда. Джексон — настоящий человек-гора. Он, правда, задает стандартные вопросы, но умеет хорошо слушать. Похоже, привык все делать размеренно, по порядку.

— Пэрис… — Почувствовав некоторую неуверенность, Тэсс запнулась. — Какой-то он дерганый. Думаю, он подвержен быстрой смене настроений. Умен, но больше полагается на интуицию, чем на логику. Или, скажем, на чувство. — Тэсс подумала о «справедливости» и «мече».

— А какие они профессионалы?

— Мне трудно об этом судить. Я их, можно сказать, не знаю. Если довериться первому впечатлению, оба очень преданы работе. Но это, повторяю, только впечатление.

— Мэр по-настоящему верит в них, — он залпом допил виски, — ив тебя тоже.

Тэсс пристально посмотрела на деда, но теперь уже жестким взглядом.

— Не знаю, может, я и не имею права об этом говорить, но разыскиваемому человеку очень плохо, дедушка. И Он опасен. Может, мне и удастся создать картину его сознания, набросать нечто вроде эмоциональной схемы, но ведь само собой ничего не изменится, этим его не остановишь. Все это запоминает игру в угадайку. — Она встала и сунула руки в карманы. — Всего лишь игру в угадайку.

Он подпер рукой подбородок.

— Это ведь не твой пациент, Тэсс.

— Верно, но теперь это и меня касается. — Увидев сурово сдвинутые брови деда, Тэсс изменила тон: — Да не волнуйся, я не стану принимать все близко к сердцу.

— Примерно то же ты мне говорила, когда в доме появился ящик с котятами. В конце концов это стоило мне дороже хорошего костюма.

Она снова поцеловала его в щеку и подала пальто.

— А разве потом ты их не полюбил? Всех вместе и каждого в отдельности? Ладно, мне нужно работать.

— Гонишь?

— Просто помогаю надеть пальто, — поправила она деда. — Спокойной ночи, дедушка.

— Будь умницей, малышка!

«Эти слова он повторяет с тех пор, как мне исполнилось пять лет», — подумала Тэсс, закрывая за ним дверь.

В церкви было темно и пусто, но с замком он справился сразу. При этом не почувствовал, будто совершил грех: на дверях храма не должно быть замков. Обитель Господа должна быть всегда открыта для всех: для тех, кто в беде, для тех, кто в Нем нуждается, для тех, кто в Него верит.

Он зажег четыре свечи — по одной за каждую из женщин, которых спас, и одну — за ту, которую не смог спасти.

Опустившись на колени, он принялся молиться, молиться истово.

Размышляя о своей миссии, временами он начинал сомневаться. Жизнь — священный дар. Он взял три человеческие жизни и знал, что мир считает его монстром.

Если бы люди, с которыми он сталкивается, знали, что движет им, они наверняка подвергли бы его остракизму, возненавидели, посадили в тюрьму. А может… пожалели бы…

Но плоть бренна. А жизнь священна только потому, что существует душа. Вот их-то он и спасает, эти души. И должен спасать их далее, пока не сравняется счет. Сомнение само по себе есть грех.

Если бы можно было с кем-нибудь поговорить! Если бы кто-то смог понять его, дать покой его душе… Чувство страшной безысходности сковало его. Достаточно сдаться — и наступит облегчение. Но нет такого человека, кому он смог бы довериться. Не с кем разделить это бремя. Когда Голос безмолвствует, он пребывает в одиночестве.

Он потерял Лауру. Она ушла и взяла с собой частицу его самого, лучшую частицу. Порой, когда было темно и тихо, он видел ее. Она больше не смеялась. Лицо его стало бледным и искаженным от боли. Сколько ни зажигай свечей в пустых церквах, — эту боль, или, вернее, грех, не унять.

Сейчас она во тьме, ждет. И только когда его миссия будет завершена, будет свободной.

Запах поминальных свечей, тишина церкви, тени статуй — все это немного успокоило его. Здесь он может обрести надежду и место, где преклонить колени. Его всегда воодушевляли религиозная символика и ощущение края, границы.

Почти пригнувшись головой к скамье, он стал молиться еще истовее. Как его учили, он молился о милосердии Господнем в испытаниях, которые были еще впереди.

Свечи отбрасывали колеблющиеся тени на его белый воротник. Он поднялся с колен, задул свечи, и церковь опять погрузилась во мрак.

Ездить на машине по Вашингтону можно только с крепкими нервами, особенно когда с неохотой выбираешься из постели, бодришь себя чашкой кофе и после этого отправляешься заниматься наползающими на тебя со всех сторон делами. Тэсс протиснулась к «пинто» с неисправным глушителем и опять проскочила на красный. Рядом с ней мужчина в большом голубом кадиллаке нажал на газ. Он был явно разочарован тем, что она не оглянулась.