Кийя: Супруга солнечного бога - Наталья Черемина Страница 11

Покои находились в небольшом дворце, стоящем поодаль от царского.

— Добро пожаловать в Место Красоты, — поприветствовала ее нарядная немолодая дама. — Здесь живут жены его величества Аменхотепа Третьего. У его величества Аменхотепа Четвертого еще нет своего гарема, поэтому ваше высочество будет жить здесь. Тем более что этот гарем вместе с дворцом отойдет наследнику, равно как и другое имущество, когда старого фараона призовут к себе боги… Да живет он вечно, вековечно, — торопливо закончила она и широким жестом пригласила войти внутрь.

Центральный зал Места Красоты, гораздо меньший, чем зал в главном дворце, был не менее роскошным. Но здесь было и гораздо уютнее, чувствовалось присутствие женщин. Везде были россыпи живых цветов, всевозможных дорогих безделушек — ларцов, ваз, сундуков, статуэток. Посередине зала была большая купальня, в которую била струйка воды из открытой пасти каменного льва. Однако зал был безлюдным.

— Уже поздно, и жены разошлись по своим покоям. Здесь довольно рано ложатся спать, если только его величество не почтит своим присутствием. Но такого уже давно не случалось. Я покажу твою опочивальню, госпожа.

Покои Тадухеппы занимали целое крыло. Здесь тоже была центральная комната, окруженная небольшими спальнями. К радости царевны, она увидела знакомые лица — своих слуг и сопровождающих, которые уже успели разместиться вместе со скарбом. Пока служанки раздевали, мыли и расчесывали свою госпожу, она крепилась, но когда осталась одна в широкой холодной кровати, она не выдержала и беззвучно разрыдалась, повторяя:

— Шубад, о Шубад, на кого ты меня оставила?

Утром Тадухеппа проснулась от яркого света. Несмотря на то что окно было завешено циновкой, жгучее египетское солнце залило комнату царевны своими всепроникающими лучами и пробудило ее от тяжелого сна. Служанка, лежавшая на узкой кушетке у входа в опочивальню, встрепенулась и быстро встала.

— Госпожа изволит облачаться?

Тадухеппа кивнула. Однако вместо ее слуг в комнату вошли женщины в египетских одеждах, среди которых половину составляли чернокожие кушитки. Они принесли с собой ларцы, кувшины и подносы с множеством незнакомых инструментов.

— Что это значит? — растерянно спросила Тадухеппа.

Будто в ответ на ее вопрос в опочивальню ворвались две разряженные дамы.

— Тадухеппа, сестра! — воскликнула одна из них, крупная мускулистая женщина, и бросилась к ней.

— Гилухеппа? — неуверенно спросила царевна.

— Она самая! Ты меня узнала, малышка?

Тадухеппа кивнула, немного кривя душой. Когда Гилухеппу отправляли ко двору фараона, ей не было и пяти лет. Старшая сестра, выпустив ее из объятий, отстранилась и принялась внимательно рассматривать.

— Как ты выросла, как похорошела! — защебетала она. — Ты ведь теперь Кийя? Забудь старое имя и старую жизнь. — И, кивнув на подошедшую девушку: — А это Зугарти — дочь покойного вавилонского царя Кадашман-Эллиля и моя лучшая подруга.

Невысокая пухлая Зугарти улыбнулась и стала разглядывать одежду митаннийской царевны.

— А вы молитесь Иштар? — с надеждой спросила Тадухеппа.

— Конечно, и Иштар, и Хатхор, и Исиде, — с готовностью ответила сестра. — Всем женским покровительницам.

— Я привезла с собой статую.

— Конечно, можешь поставить ее в общую молельню, — беззаботно откликнулась та, и у царевны возникло стойкое ощущение балагана.

Чувствуя, как злость на этих глупых, самодовольных кур все больше и больше затопляет ее, она заявила:

— Нет, я поставлю ее у себя. И вас не подпущу! Потому что я верю, а не играю в куклы! И буду верить, несмотря ни на что! Потому что моя наставница, жрица Шубад, погибла, защищая меня своей грудью от подонков-хабиру! — сорвалась на крик Тадухеппа.

Женщины смешались и виновато опустили глаза.

— Я слышала про это несчастье, — мягко проговорила сестра. — И понимаю, что ты все еще не можешь опомниться. Поэтому не обижаюсь на твою резкость. Но я надеюсь, что ты вскоре почувствуешь себя лучше. Сейчас тебя приведут в порядок и доставят на церемонию бракосочетания. Если что — обращайся ко мне или к Зугарти.

С этими словами они поспешили удалиться. Тадухеппа беспомощно оглядела служанок гарема и выкрикнула:

— Ну, что стоите! Начинайте меня оболванивать!

Те поклонились и деловито принялись за царевну. Но она не предполагала, что ее будут оболванивать в прямом смысле этого слова. Служанки бережно расчесали ее волосы — роскошные, густые, волнистые, темно-каштанового цвета с медным блеском. Расчесали, собрали в пучок и занесли острую бритву…

— Что?! Что вы задумали? — взвизгнула Тадухеппа на родном языке.

Служанки растерянно переглянулись, и она стала с остервенением отталкивать их, выкрикивая:

— Нет! Не позволю обрить себя!

Несчастные что-то путанно бормотали, царевна уловила только смысл слов: «надо», «насекомые», «обычай». Тадухеппа разрыдалась. Она растила волосы с самого детства, лелея предмет своей гордости, как могла. В то же время она понимала, что детская истерика не поможет. Поэтому, отплакавшись и успокоившись, она процедила сквозь зубы:

— Делайте свое дело.

Служанки поклонились и быстро отхватили копну под самый корень. Почтительно сложили волосы в заранее приготовленную драгоценную шкатулку из черного дерева с перламутровой инкрустацией и принялись скоблить голову Тадухеппы начисто. Закусив нижнюю губу, царевна наблюдала за собой в бронзовое зеркало. Без волос вид у нее стал таким беззащитным, что от жалости к себе она опять заплакала. Тихо, без рыданий, только слезы струились и струились по лицу. Вместе с ней плакали и ее митаннийские служанки, следившие за всем происходящим из-за дверей.

Закончив с головой Тадухеппы, мучительницы принялись за ее тело. С помощью плоских деревянных ложечек обмазали ее руки, ноги и интимные места густой мазью с сильным медовым запахом, подождали, пока она подсохнет, и рывком содрали застывшую корку вместе со всеми волосками. От неожиданности и боли царевна пронзительно вскрикнула, но быстро взяла себя в руки и сжала зубы. «И это отзовется», — мстительно думала она, не отдавая отчета, к кому это больше относится — к служанкам, к жениху, к Нефертити, к Египту или ко всему белому свету.

На этом испытания закончились. Дальнейшие процедуры были приятны и умиротворяющи — омовение в теплом ослином молоке, легкий массаж и растирание благовонными маслами. Тадухеппа понемногу успокаивалась, всхлипы уступили место редким судорожным вздохам. Когда же ее стали наряжать, она и вовсе повеселела. Платье из тончайшего белоснежного льна с голубой оторочкой закрывало ноги до щиколотки и руки до локтя. Впрочем, закрывало — сильно сказано, потому что сквозь него просвечивали все подробности ее молодой фигуры. Широкоплечая, с маленькой грудью и длинными сильными ногами, а теперь и с бритой головой, Тадухеппа напоминала юношу. До тех пор, пока на голову ей не водрузили парик, состоящий из множества тоненьких черных косичек. Парик спускался двумя локонами ей на грудь, обрамляя лицо, и сзади до середины спины. Он был такой пышный, что и без того рослая царевна казалась выше чуть ли не на полголовы. Ноги обули в сандалии из мягкой белой кожи с позолоченными ремешками. На руки надели несколько рядов широких и узких золотых браслетов, часть из них укрепили на плечах, часть оставили на запястьях. Пальцы унизали кольцами, а на шее застегнули широкое ожерелье — шебиу. На лоб надвинули золотую ленту с висящими белыми и голубыми бусинами, а сверху — венок из живых лотосов. Как и в первый раз, запах царских цветов дурманил и бодрил одновременно. Облачение было завершено, оставался лишь последний штрих. Тонкими кисточками царевне обвели глаза, красной краской подкрасили губы, щеки и ногти. Закончили, отступили и заулыбались.