Кийя: Супруга солнечного бога - Наталья Черемина Страница 12

Тадухеппа подошла к высокому зеркалу в полный рост и робко посмотрелась в него. На нее глянула блестящая египетская красавица, одетая и разукрашенная, как самая изысканная придворная дама. От местных жительниц она отличалась разве что чуть более бледной кожей. Тадухеппа ахнула и невольно провела кончиками пальцев по своей щеке.

— Если бы наш отец мог тебя видеть! — радостно воскликнула ее сестра, неслышно появившаяся в комнате и до этого момента молча наблюдавшая за происходящим. — Теперь ты понимаешь, что уже не Тадухеппа? Ты — Кийя!

— Я — Кийя, — тихо повторила царевна, расправила плечи и впервые за этот день улыбнулась.

Кийя плохо запомнила церемонию бракосочетания. В огромном зале храма Амона было душно от многочисленных воскурений, размеренные песни-молитвы нагоняли сон. Кийя пыталась вслушаться в слова, но ничего не поняла. Видно, священные тексты читались на старинном наречии, давно вышедшем из обихода и доступном разумению лишь жрецов. Над ней совершали какие-то обряды — окуривали дымом, опрыскивали водой и вином. Она могла предположить, что это некие обряды очищения, но по большому счету ей было все равно. Все тонкости египетской религии были не понятны никому, даже фараонам. Только служители культов разбирались в этих дебрях, да и то — каждый в своих.

Кийя встрепенулась, только когда в зале появился молодой Аменхотеп. Он вышел из противоположного конца зала, из сокровенной обители Амона, куда запрещен доступ всем, кроме верховного жреца и фараона. Там он общался с богом один на один. Каким образом — не дано понять простым смертным. Но лицо жениха не было ни смиренным, ни одухотворенным от общения с высшими силами. Скорее, выражало дерзкую веселость. Он подошел вплотную к невесте и шепнул:

— Приветствую, азиатка.

Кийя вспыхнула, но сделала вид, что не поняла. Верховный жрец посмотрел на наследника с откровенным неудовольствием, но тот принял его взгляд вызывающе, глаза в глаза.

Дальше молодые супруги находились рядом. Они отстояли положенную службу в храме Амона, и Кийя, растеряв остатки сна, замирала от волнения рядом с Аменхотепом. Он был так близко и так далеко одновременно. Краем ладони она чувствовала тепло его бедра. Обонянием старалась поймать и удержать легкий запах мирры, исходивший от его кожи. Скосив на него взгляд, видела, как лукаво вспыхивают в ответ его глаза, обведенные черной краской. Огромные колонны в храме казались ей уже не зарослями гигантского тростника, а напоминали по своей форме фаллосы, отчего в животе становилось сладко и жарко.

После службы в храме Амона-Ра молодые супруги медленно, церемонно отправились по улицам Фив, останавливаясь в других храмах и делая подношения богам. Толпы горожан приветствовали их криками и цветами, жрецы читали над ними молитвы, и в конце концов голова Кийи закружилась от этого нескончаемого хоровода. Под вечер они остановились в маленьком храме, посвященном неизвестному царевне божеству. Оно изображалось в виде солнечного диска с протянутыми вниз лучиками-руками. Кийя сразу поняла, что эта остановка особенная. Храм был необычным — без крыши, с множеством маленьких алтарей, расставленных по всему периметру помещения. И еще в нем не было жрецов. Но главное — это преображение Аменхотепа. Отстраненный или откровенно саркастический по отношению к другим богам, здесь он стал совсем другим. На лице отобразился священный трепет, глаза сияли, руки любовно раскладывали по алтарям подношения — цветы, вино и пищу. Подняв взгляд к небу, Аменхотеп стал нараспев декламировать гимн:

Прославляем бога по имени его: да живет бог Ра-Хорахте, ликующий на небосклоне в имени своем Шу, который есть Атон. Да живет он во веки веков, Атон живой и великий, владыка всего, что оберегает диск Солнца, владыка неба и владыка земли!

Гимн был сложен на простом языке, который Кийя понимала. Она невольно заслушалась прекрасными словами.

Сколь многочисленно творимое тобою и скрытое от мира людей, Бог единственный, нет другого, кроме тебя! Ты был один — и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху.

Когда он закончил, на некоторое время установилась тишина. Кийя задумалась над текстом, в котором угадывала бездны смысла, но не могла собрать свои мысли-вихри.

— Тебе понравилось? — спросил муж. — Ах да, ты же не понимаешь ни слова. Тебе и невдомек, что это я сам сочинил. Даже если бы ты понимала язык, тебе никогда не постичь главной идеи. Глупая маленькая азиатка. Впрочем, не маленькая, ростом с меня. — Аменхотеп усмехнулся и взял ее за подбородок. — Красивая глупая азиатка.

С этими словами он стремительно приблизил к ней лицо и поцеловал. От неожиданности у нее подкосились ноги. Увидев так близко глаза фараона, властно поблескивающие из-под тяжелых век, она не смогла выдержать этого темного мерцающего взгляда. Зажмурившись, она потянулась к нему всем телом. Не смея прикоснуться рукой, она прижалась к нему грудью. Совсем рядом ощутила биение сердца, бархатистость кожи, запах драгоценных масел, смешавшийся с легким запахом свежего пота. Его горячий, сухой рот увлажнился и стал медленно то затягивать, то раскрывать ее губы, слегка касаясь их нежным языком. Кийя почувствовала на своем языке аромат его дыхания и задрожала от испепеляющего, дикого желания отдаться ему прямо здесь и сейчас.

Но момент волшебства кончился так же неожиданно, как и начался. Аменхотеп отстранился и произнес:

— Этот день когда-нибудь закончится? Смертельно хочется есть и пить.

Кийя смотрела на него во все глаза. Лицо фараона было равнодушным, глаза — усталыми. Неужели это тот самый человек, который целовал ее только что с таким упоением? Сопровождающие лица, столпившиеся у входа в святилище, тотчас зашумели, загалдели и принялись расхваливать чудесный пир, приготовленный во дворце по случаю радостного события. На Кийю они смотрели как на пустое место, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. Едва сдерживая слезы, она побрела вслед за мужем и заняла свое место на колеснице. «Вот если я сейчас вдруг перестану держаться за поручни и упаду под копыта и колеса, хоть кто-нибудь обратит на это внимание? — с горечью подумала она и тут же зло оборвала сама себя: — Вот только лошади идут шагом. Умереть я не смогу, зато позора не оберусь. Мне и так уже достаточно унижений».

К ее великому облегчению, Нефертити на пиру не присутствовала. «Если бы высокомерная дрянь явилась и сюда — я завтра же уехала бы из этой страны бестактных невеж», — думала она, хотя понимала, что обратного пути нет. Но на этом празднике Кийя была царицей. Она сидела рядом с мужем и старой царственной четой. Ее расспрашивали через переводчика о делах в Митанни и во всем Междуречье, пытались выяснить тонкости взаимоотношений Тушратты с хеттским царем и ашшурским наместником, спрашивали об урожаях и наводнениях — обо всем, о чем принято спрашивать высокопоставленных иноземцев. Кийя охотно и подробно отвечала, не выходя за рамки дозволенного ее отцом, даже пыталась блеснуть остроумием, что не слишком удавалось через толмача. Она уже начинала искренне жалеть, что с самого начала не открылась в своем знании египетского языка. Даже подумывала, а не повеселить ли ей компанию неожиданным признанием. Но вовремя спохватилась и не пожалела. С количеством выпитого вина языки гостей развязывались, все понемногу стали забывать о героине вечера, толмач удалился, и высокие особы стали обсуждать дела политические, не таясь азиаткой царевны. Кийя очень многое узнала о планах и проблемах Египта, о чем следующим утром подробнейше рассказала в письме своему отцу. Официальным письмом она сообщила о своем благополучном прибытии и теплом приеме, оказанном хозяевами. А в неофициальном послании, передаваемом через строго засекреченный канал, описала политическую ситуацию, пожаловалась отцу на свое одиночество и на равнодушие супруга.