Ненавижу тебя - Анна Шварц Страница 12

— Ну ты чего? — удивляется Даша, — заболел, что ли? Я могу тебе сделать массаж… — она начинает мурлыкать в трубку, но это вообще никак не трогает меня, — расслабишься, заснешь в моих объятиях…

— Нам нужно расстаться, Даша.

Повисает такое молчание, что я слышу, как потрескивают помехи в динамике смартфона.

— Элиас, я что-то не так сделала? — осторожно произносит девушка.

— Нет, Даша. Ты прекрасная девушка, — устало произношу я, потому что это именно тот разговор, который я ненавижу, — я предупреждал, что долго мы не продержимся. Без обид, хорошо? Ты достойна хорошего мужчины, и это явно не я. Ты просто не мой человек.

Кажется, она всхлипывает, и я чувствую себя полным дерьмом. В очередной раз.

— Эли, давай не будем так резко… — тихо произносит она, и в голосе звенит отчаянье, — может, просто возьмем перерыв? Я не буду звонить и писать, а ты…

— Это ровным счетом ничего не изменит, Даша.

— Но я тебя люблю! Ты мне нравишься!!!

— Даша…

— Знаешь что? — она, судя по шороху, вытирает лицо и голос меняется, становится решительным, будто сейчас меня схватят за то, что ниже пояса, выкрутят и поставят на колени, — я знаю про тебя все, Элиас. И знаю, как ты менял девушек, и с каждой тебе становилось скучно. Прости, но я не из тех, кто плачет в подушку и собираюсь бороться за свое счастье…

Позади с грохотом ударяется об стену дверь и я поворачиваюсь. Даша что-то тараторит в трубку, а я смотрю, как сестра, пошатываясь, идет к унитазу, зажимая рот рукой.

Ну, мать вашу.

— Уйдииииииии, — стонет Ксюша, падая с размаху на колени перед белым другом и закатывая глаза, — скажи родителям, чтобы не жрали рыбу! Она испорченная! Меня тошнииит…

— Эли! — Даша внезапно кричит в трубку, — я слышу женский голос! Так и знай — это ничего не изменит! У тебя может быть сколько угодно женщин, но ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ КО МНЕ!

Сестра делает «буээээ», а я закатываю глаза. Сбрасываю вызов, пихаю смартфон в карман и сматываюсь из ванны. Чувство такое, будто эти двое сегодня насильно поимели мое уютное и спокойное болото. Одна — морально, вторая же просто осквернила мой туалет и дом своим пьяным присутствием.

— Элиии! — несется мне в спину сдавленное, — есть активированный уголь?

— В аптечке, — сквозь зубы отвечаю я, закрывая дверь. Точно завтра пропишу пару подзатыльников.

Ухожу в спальню, закрываю дверь, чтобы кое-кто не вломился ко мне поболтать. Откидываю одеяло и ложусь на кровать. За большим панорамным окном, вдалеке на газоне светится небольшой фонарь. Летом я постоянно смотрел, как вокруг него летают всякие мошки, но сейчас ночи еще холодные, поэтому сейчас он выглядит одиноким. Прямо как я.

Ловлю себя на мысли, что останься я таким же толстым, как в детстве — и почти ничего бы не поменялось в моей жизни.

Раньше мне казалось, что красивая внешность — это билет в счастливую жизнь. Нет, мир крутится, все-таки, по другим законам.

И почему-то ненароком вспоминаю встречу с Никольской. Черт, она умудрилась побывать замужем и у нее есть дочь. Успела завести семью. Втрескалась в кого-то настолько, что решила завести ребенка, и опять, как и раньше, оказалась в том мире, двери которого передо мной пока закрыты.

Лучшее, что я сейчас могу сделать — это просто закрыть мысленно тему с ней, отпустить к черту все прошлое… но понимаю, что каждый раз это оказывается невозможным. Каждый раз ей удается как-нибудь меня задеть, заставляя испытывать весь спектр чувств, на который человек вообще способен. Даже когда ее нет рядом, даже когда между нами пятнадцать долгих лет друг без друга, и у меня есть только воспоминания.

Черт, Никольская, ненавижу тебя. Я задолбался прокручивать в голове мысли «что было бы, если бы я мог вернуться в прошлое и изменить все».

«Слушай» — советует мне холодный разум, — «даже не пытайся раскопать прошлое и узнать — звонила ли она действительно тебе, и почему ты об этом не знал. Что, если она не врет?»

Хрен его знает. Тогда я просто буду идиотом, потому что все могло бы быть… иначе.

И от этого, если честно, не по себе.

Солнце тускло светит из-за штор, когда я просыпаюсь. Из прихожей доносятся голоса. Кто-то говорит на эмоциях — шепчет яростно и возмущенно. Я смотрю на время. Стрелки настенных часов показывают шесть утра. Соня еще спит, размеренно сопя в две дырочки.

Черт, и я заснула рядом с ней. Спина и колени затекли, и я еле распрямляюсь, чувствуя, как боль простреливает по мышцам. Вспоминаю вчерашнюю встречу с Элиасом и усмехаюсь. Если б он знал, что вчерашняя нимфочка Настя последнее время чувствует себя старой клячей…долго и зло бы смеялся.

На цыпочках выхожу в коридор. Мама стоит у открытой двери и болтает с соседкой. Та с жалостью смотрит на меня и кивает, перехватив поудобнее пакеты в руке:

— Ладно, пойду я, Валь. Не буду вас отвлекать.

— Что случилось? — спрашиваю я у матери. Она закрывает двери и качает головой.

— Козел твой… дверь в подъезд разрисовал.

Что? Я округляю от шока глаза.

— Угу, — она грустно усмехается, — тряпку возьми и отмой сходи. Чтобы перед соседями стыдно не было. Только вернись, пока Соня не проснулась, а то испугается.

Молча разворачиваюсь, иду в ванну, беру половую тряпку и возвращаюсь в коридор. Накидываю старую куртку, пихаю ноги в кроссовки и выхожу в подъезд. Спускаюсь на лифте вниз, открываю подъездную дверь, выглядываю и ахаю.

«НАСТЯ ПРОСТИТУТКА ДАЙ УВИДЕТЬ РЕБЕНКА»

В голове проносится единственная мысль — слава богу, что мелом написано. Я бегу обратно домой за ведром, и когда возвращаюсь в квартиру, Сонечка уже сидит на кухне в пижаме, лохматая после сна, и что-то трескает. Мама гремит посудой.

Услышав мои шаги, дочь оборачивается. Издает радостный возглас, спрыгивает со стула и бежит ко мне.

— Ма! Ма!

— Ну и что там? — выглядывает мама, пока я обнимаю Соню.

— А?

— Что написал-то?

— Ой, — я отмахиваюсь, не желая ее беспокоить, — что он может написать? Только гадости.

Мама вздыхает и вытирает мокрые руки кухонным ярким полотенцем.

— Времени, видимо, у него много, чтобы такими делами заниматься. Подай ты на алименты — пусть зарабатывает идет. Ребенку еще трех нет, и на тебя начислят.

— Мам, не хочу.

— Ты все пытаешься гордость свою выпятить? Настя, ты ребенка почти не видишь, убиваешься на работе, — мама поджимает губы, — а он тебе только жизнь портит. Ты ребенка своего обделяешь в первую очередь.

Я молча глажу Соню по спинке. Ну как ей сказать, что он совсем озвереет, если я подам на алименты? Сейчас жить спокойно не дает, а так вообще сгнобит.