Смена - Светлана Павлова Страница 12

–Да в этом не то чтобы много веселья.

–Угу, рассказывай.

–Хотя нет, бывает, конечно. Вот, помню, я интервью давал для какого-то подкаста. И мы с ведущей почикались, пока я вещал.

–Чтобы со скуки не умереть?

Антон засмеялся. Это было приятно. Но через секунду снова сделалось грустно: чувствовалась, что история была давно обкатанной и рассказывалась далеко не в первый раз.

–Да я тебе базарю, это вы там в Москве своей света белого не видите. А у нас в Питере и не такое бывает,– добавил он.

–Не знаю, не знаю. Звучит как кулстори для цепляния телочек.

–Да какое цепляние? Мне это неактуально. В силу… э-э… обстоятельств.

–И часто у тебя в этих обстоятельствах такое?..

Антон не дал мне закончить:

–Впервые.

–Врешь.

–Нет. И этого не должно быть. Просто я ничего сделать с собой не могу. Короче, я так сильно в тебя… ну, это… что мне типа даже жаль, что мы встретились. В каком-то смысле лучше бы тебя здесь не было.– А потом сказал:– Скорее бы все это кончилось.

Не знаю, как мне удалось, но я лишь понимающе кивнула, встала с кровати, без спешки оделась. Не обуваясь, взяв в руки сандалии, прошла к двери и, выйдя, со всей силы отправила ее навстречу косяку. Хотелось сделать побольнее, пусть и просто комнате. Как бы намекнуть: мол, думать надо, что говоришь женщине после любви.

По дороге до вожатской я даже не ревела. Может, истратила все эмоции, саданув дверью? А перешагнув порог корпуса и учуяв знакомую плотную смесь запахов, наконец-то ощутила себя в безопасности.

Застоявшееся тепло, едкая бытовая химозина, подкисающий после купания ком полотенец, чьи-то тихо воняющие кроссовки – все они словно говорили мне: ты на своей территории, тут тебя никто не обидит.

Я страшно злилась – настолько, что, забыв о мерах предосторожности и необходимости блюсти тишину, вывернула кран на полную мощь. Исторгавший по ночам нечто похожее на флет-уайт, он пошипел на меня, а спустя минуту смиловался, обдав чистой ледяной водой. Труба рычала, а вода хлестала так сильно, что, казалось, смеситель вот-вот оторвется от стены. Умывалась я с неистовым рвением, будто пыталась отскрести от своей кожи случившееся. Попутно хваля себя за то, что смогла выйти из комнаты Антона спокойно, с достоинством.

И только в кровати, падая в сонную пропасть, я поняла: достоинство-то я, может, и сберегла, а вот на трусы с лифчиком меня уже не хватило.

Про эту связь я все поняла только по прошествии времени – когда было слишком поздно. И поняла я вот что. Подобно страшной потолочной тени гипсового пионера с горном, вызванной к жизни фонарем у детского корпуса,– пионера, неспособного без этой тени существовать, моя экзальтация во многом была обязана секретности наших с Антоном отношений. Вспомните себя в тот период жизни, когда из-за одного лишь человека значение начинает иметь все, буквально все. Как комбинации номеров встречных машин, совпадения слов, улиц, дат рождения и даже вовремя загоревшийся сигнал светофора легко укладываются в послушное тебе лекало смысла. Вспомните, как вспыхивает внутри вместе с загорающейся поверхностью телефона. Как от распирающей эйфории то и дело срываешься на полубег. Как оживают предметы, будь то сложившийся сердечком шнур зарядки или случайная городская вывеска с его/ее заветными вензелями. Как «…печатает» сулит тайну, от этих потешно прыгающих точек обмирает сердце, а все песни из секретного плейлиста – про вас двоих, конечно. Вспомнили? А теперь представьте, что это всё совсем, совсем не с кем разделить.

Первое правило секретного романа – никогда не упоминать о секретном романе. Ты носишь его с собой, как носят талисман в нагрудном кармашке, и никто не догадывается, какой силы оружие хранится там. Тебя разрывает от желания орать на весь мир, но этого не дает сделать общая, на двоих, конвенция. Остается с мастерством канатоходца балансировать на грани двух миров – официального, где нужно лгать о планах на вечер, опаздывать, пытаться (безуспешно) в равной степени уделять внимание обеим сюжетным линиям жизни и ни в коем случае не давать им пересечься, и несанкционированного – считай, вымышленного, известного только двоим. Момент этот мы как-то даже не обсуждали: он стал очевиден нам обоим синхронно, сам собой. Других вариантов недвусмысленность семейного положения Антона не оставляла.

Схема наших встреч вырисовалась легко и просто, буквально за несколько дней. При свете дня мы почти не виделись. А если хотелось, минута-другая послушно выкраивалась. Ненароком пересечься в курилке. Поискать потерянную за завтраком вещицу в столовой. Выпить на кухне компота. Налей-ка еще, жара страшная. Эти и сотни других встреч бесшовно встраивались в ритм дня.

Основные же свидания приходились на время после заката, и поход на каждое превращался для меня в полноценный «Форт Боярд». Сначала надо было лечь спать вместе со всеми и ждать, когда к первому Люськиному сопению подключится партия Ани и Ники. Часто нужное мне крещендо храпа задерживалось – когда, например, они решали перед сном потрещать. В таких случаях я шикала на них и говорила: «Девки, хорош болтать», а сама только и думала о том, как не дать себе заснуть. Спать в лагере хотелось жутко, всегда, до такой степени, что в темноте страшно было даже моргать – кровать мигом затащит в кисельное небытие. Но, видимо, любовь была сильнее. Или эффективно работало мое ноу-хау – легкая БДСМ-практика самощипания. Ладно, какая разница? Потом, удостоверившись, что все уснули, я бесшумно одевалась и ретировалась. Вообще-то мне казалось, что сбегала я с грацией лани, точными, выверенными движениями, как у грабителей алмазных хранилищ, умудряющихся протиснуться между сложным паттерном красных лучей лазерной защиты. Только вот предметы то и дело прыгали у меня из рук, я мешкалась, потеряв нужную штанину, роняла телефон, билась мизинцами о ножки мебели, давясь невыговоренными матюгами. На самом деле зря осторожничала. Мы дико выматывались за день, и едва ли что-то могло помешать крепкому девичьему сну. Даже невесть откуда взявшаяся во взрослом отряде резиновая утка, жалобно пискнувшая под моей неосторожной стопой. Лишь однажды на самом ответственном моменте – долгого шерудения в замочной скважине и вращения ключа с громким характерным цоканьем – Люська оторвала голову от подушки и резонно поинтересовалась, куда это я иду. Интересовалась, видимо, для проформы, потому как сразу после вопроса упала обратно и отключилась. Мягко-мягко закрыв за собой дверь, чтобы не пробивалась в комнату яркая полоска никогда не гаснувшего коридорного света, и вытащив едва клацнувший в замке ключ, я явственно чувствовала, как седею.

Потом мы встречались за столовой и шли «на свидание», как и полагалось влюбленным. Прогулки за территорией лагеря становились возможными благодаря дырке в заборе, придуманной Вселенной будто специально для нас. «В свет» мы выходили изредка – обычно в ресторан «Сказка» на противоположной от «Чайки» стороне, где нас никто не знал. А если хотелось просто молча друг друга любить, мы шли в номера и приступали к делу без прелюдий и эсэмэс. В районе пяти я шмыгала в комнату, как мышка, чтобы не разбудить девчонок. Какой-то частью себя надеясь, что однажды они застанут меня – черт-те как одетой (раздетой), с размазанной помадой и волосами вразлет. Это заставило бы меня говорить, они бы выспрашивали и выспрашивали, а я бы врала что-то, не особо даже претендуя на достоверность, и мне бы льстил их интерес. Но они крепко спали и не имели ни малейшего представления о том, что большую часть времени после отбоя моя кровать стоит без дела.