Месть женщины среднего возраста - Элизабет Бушан Страница 14

– Какая разница, сколько им лет!

Муж повел плечами: знакомый жест, и я заметила над его ушами прядь седых волос. Натан тоже не мог ее не заметить – он вел ревностный счет признакам старения.

– Но почему ты хочешь уйти? Неужели мы не переживем этот… эпизод? Я хотела бы… я хотела бы, чтобы ты не рассказывал мне об этом; я понимаю, что такое случается. Такое происходит у многих, все время, каждый день. Натан, поверь мне – мы сможем забыть об этом.

Я говорила искренне, я понимала, что любовь существует во многих обличьях и в разное время принимает разные формы: иногда прекрасные, иногда кошмарные – это жизнь. Вопрос в том, чтобы верить в любовь и бороться за нее и при необходимости приносить жертвы именно потому, что все может измениться. В один момент, из-за пары брошенных фраз. Но мы с Натаном могли бы отыскать волшебную коробочку, сложить в нее ложь и обиды, захлопнуть крышку и продолжать жить. Главное – проявить волю, это способно навести порядок, отделить главное от второстепенного.

Муж ходил взад-вперед: к французским окнам и обратно.

– Я уже давно задумывался о жизненных вехах, о том, что мы стареем.

– Натан, тебе всего пятьдесят один. К тому же разве это имеет значение?

Оказывается, имеет.

Он замер как вкопанный.

– И да и нет. Мне нужна свобода, нужно пространство. Рози, мы строим для себя клетки – во всех аспектах нашей жизни. На работе, в семье, в привычках. Я понял, что стены, которые я возвел вокруг себя, стали для меня тюрьмой.

За все время нашего брака я ни разу не слышала, чтобы Натан говорил что-то подобное. Для нас обоих это был незнакомый язык, и я не была уверена, что он сам умеет бегло или даже хорошо на нем говорить. Я схватилась за грудь, в которой творилось что-то неуправляемое.

– Тюрьмой? Но ты сам этого хотел. Ты тратил энергию, время, чтобы построить эту тюрьму. Тебе хотелось иметь семью и делать карьеру. Все это у тебя было, все это тебе нравилось, и ты не можешь так просто выбросить семью на помойку, потому что тебе стало немного скучно.

– Ты же не захочешь жить с человеком, который испытывает такие чувства, как я?

– Позволь мне самой решать.

– Я буду с тобой честен, Рози. – Меня передернуло при мысли, что Натан будет говорить абсолютно честно. – Я справился бы с чем угодно, но эта женщина… Она дает мне… то, что, кажется, я и искал. Она признает существование новых возможностей.

– Может, ты имеешь в виду секс? – осенило меня.

Мы смерили друг друга злобными взглядами, и я пожалела, что позволила себе произнести нечто столь очевидное, столь откровенное. Но разве это не очевидно?

– Что за ерунда, – ответил Натан, но блеск в его глазах говорил о другом. Я вспомнила прошлую ночь и нашу близость, такую легкую и нежную, и почувствовала черную злобу. Натан опять засунул руки в карманы. – Когда мы поженились, то договорились, что всегда будем предоставлять друг другу свободу. Я был хорошим мужем, не так разве?

– Так. – Я старалась говорить как можно спокойнее.

– Я делал все, что ты просила? – Я кивнула. – Что ж, теперь я прошу, чтобы ты предоставила мне обещанную свободу.

Я задумалась: что бы мне сейчас помогло? Может, выпивка? Удар по голове?

– И как долго это… Натан? Кто она?

– Около года.

– О боже, – выдохнула я. – Так долго. Мы так долго жили во лжи. – Даже на прошлое Рождество. («Натан, как думаешь, устроить рождественский ланч или рождественский ужин?») И во время его осеннего отпуска в Шотландии, где дождик был мягким, словно минеральная вода из бутылок, а на холме мы нашли дикую чернику. И на день рождения Натана в августе (тогда собралось сорок человек), и во время знакомых циклов понедельник—пятница, совместных ужинов, моментов близости… Теперь все это оказалось не таким, как я себе представляла.

У Натана был больной, горестный вид.

– Ты не права, Рози. Все начиналось несерьезно.

– Натан, ты раньше мне изменял?

– Нет. Никогда. – Он взял меня за руку. – Клянусь. – И отпустил руку.

От этого мне стало только хуже.

– Натан, тебя не вынудили к этому? Ты действительно говоришь серьезно?

– Мне нужны перемены. Мне нужен глоток свежего воздуха. Я больше не могу оставаться там, где нахожусь сейчас.

Я уронила голову на руки.

– Ради бога, Натан, не надо. Избавь меня от этого. Прошу, не превращай измену во вселенский призыв к свободе. Я этого не вынесу.

– Как хочешь.

– Но кто она?

Натан вынул руки из карманов и пригладил волосы. Меня потрясло мгновенное превращение уверенного в себе, успешного замредактора газеты в обыкновенного задерганного мужчину средних лет.

– Не могу поверить, что я это делаю… Склонив голову, как жертва, я ждала.

– Кто она, Натан?

– Минти, – выдавил он с трудом.

После того как Натан сложил кое-какие вещи в сумку и уехал, я прошлась по дому. Я не знала, что мне делать. Поднялась по лестнице и прогулялась по площадке. У входа в главную спальню, в нашу спальню, я замерла, потому что не могла найти сил войти туда.

Минти.

«Нет, – произнесла я, задыхаясь и отпрянув от Натана, – это невозможно, Минти на такое не способна».

Еще как способна.

Я ухватилась за перила. Интересно, может сердце остановиться от горя и потрясения? Мое металось в груди как бешеное, меня неудержимо трясло.

Я спустилась по лестнице, неуклюже, как в лихорадке, прошла в гостиную и руками, которые, казалось, мне не принадлежали, вывалила содержимое сумки с книгами на пол: бумаги, роман, учебник по кулинарии, биография Гладстоуна.

Зачем я это сделала?

Я оставила книги на полу и подошла к каминной полке, чтобы взглянуть на приглашения. Еще вчера я нацарапала на них «принимаю» и занесла даты в семейный ежедневник. Я перевернула их обратной стороной: как глупо. Когда я переворачивала приглашения, взгляд упал на обручальное кольцо. Я уставилась на него: больше ему здесь не место. Оцарапав кожу, я сдернула кольцо с фаланги, изменившей форму от долголетнего ношения тяжести, и бросила его рядом с приглашениями.

Задвижка на французских окнах открывалась туго – всегда заедала. Пришлось сильно дернуть, прежде чем двери открылись. В гостиную ворвался холодный вечерний воздух. Я села в голубое кресло и поежилась.

Наконец, когда нескончаемый вечер подошел к концу, я поднялась в комнату для гостей, к занавескам из французского тюля и белым розам, и бросилась на кровать лицом вниз, распростав руки, словно распятая на кресте.

Посреди ночи я проснулась, испугавшись незнакомой кровати и не понимая, где я. Я так и лежала лицом вниз, подушка подо мной промокла.