Герцог в сияющих доспехах - Лоретта Чейз Страница 16

– Непременно надо было свалиться за борт!

– Я же не нарочно! – Олимпия попыталась встать, но не удержалась на ногах и лишь сильнее увязла в скользком иле.

– Я же вас предупредил!…

– Не надо было со мной говорить так, будто у меня вообще нет мозгов: это безумно раздражает. Нет‑нет, не утруждайтесь, – запротестовала Олимпия, когда он протянул ей руку. – Я прекрасно выберусь без посторонней помощи. Тут совсем мелко.

На берегу тем временем собирались зрители. Еще немного – и толпа зевак хлынет из всех близлежащих таверн.

– Хватайтесь за руку, – приказал Рипли.

– Я могу опереться о лодку, – возразила она.

Поймав ее руку, он стал тянуть девицу на себя, но она тут же вырвалась, потянув за собой и его, и теперь они оба барахтались в грязи. С берега доносился смех. Он взглянул на Олимпию и сам едва не расхохотался. Чертова фата висела бесформенным комом у нее на руке, прическа, которую он ей соорудил, уверенно съезжала вниз, лицо было заляпано грязью, а очки сползли на кончик носа.

В общем, зрелище еще то.

Проклиная все на свете, Рипли поднялся, стараясь удержаться на скользком дне, ухватил Олимпию подмышки – в который уже раз за сегодняшний день – и рывком поставил на ноги. Едва очутившись в вертикальном положении, она попыталась его оттолкнуть и опять свалилась в воду. На сей раз ему пришлось обхватить ее покрепче, чтобы не вырвалась.

– Если хотите утопиться, было бы куда разумнее и проще спрыгнуть с моста, чтобы наверняка, а не на берегу, – посоветовал герцог строптивой спутнице.

Она толкнула его в грудь.

– Оставьте меня в покое и дайте, наконец, пройти.

Она была мокрая, грязная, и несло от нее рекой, но все эти неприятности меркли перед ощущением прижимавшегося к нему всеми своими изгибами гибкого податливого тела. Его мозг заработал так, как и полагается в подобных обстоятельствах: воззвал к силе более властной в нижней части тела.

«Нет!» – решительно сказал себе Рипли, и этого было вполне достаточно, чтобы активизировать инстинкт самосохранения и вызвать перед мысленным взором картину венчания: Эшмонт и священник в ожидании невесты.

Олимпия – невеста его друга. Он ее выбрал, он ее заслуживает, и она подходит ему идеально.

Девушка барахталась в грязи, и ему пришлось прервать сеанс самобичевания.

На берегу одобрительно завопили и захлопали в ладоши, когда он сгреб ее в охапку – грязную, мокрую, визжащую, – и понес на сушу, не забыв поклониться публике.

– О‑о! – воскликнула на это Олимпия. – Вы шут гороховый!

– И это говорит девица, которая на глазах у честного народа плюхнулась самым неподобающим образом в грязь.

Олимпия отнюдь не была невесомой нимфой, которую способен унести даже легкий ветерок, скорее напротив: природа щедро одарила ее женскими прелестями, – однако Рипли, который мог усмирить взбесившегося коня или вытащить приятеля из таверны, борделя, лодки, кареты, конюшни, проделал эти несколько шагов с трудом. Девица все время пыталась вырваться, бранилась, как портовый грузчик, осыпала его упреками.

Рипли не слышал, что именно изрыгали уста леди, поскольку должен был держать в узде воображение, чтобы не углубляться в иные ощущения, возникавшие вовсе не в голове.

Надо сосредоточиться на том, что необходимо сделать: доставить строптивицу в Твикенем – желательно живой – и отправить за ней Эшмонта. Вот и все. Проще простого, твердил себе Рипли.

Как и предполагала Олимпия, в «Белом льве» прекрасно знали герцога Рипли. Да и как иначе? Кто вообще в этой стране не знал троицу «их бесчестий»? Их портреты украшали страницы всех газет, в которых имелись колонки светских сплетен, а уж в любимом лондонцами скандальном листке «Утреннее обозрение» они появлялись ежедневно, да еще и в карикатурной форме.

Нечего и думать, поняла Олимпия, что путешествие в его обществе останется в тайне.

Хотя в любом случае это невозможно, если на тебе безнадежно испорченное подвенечное платье и ты выглядишь даже не как Офелия, а скорее как мокрая крыса или пассажирка потерпевшего крушение корабля, с которого эта самая крыса не успела сбежать.

Нечего и думать, поняла Олимпия, что ей удастся заставить «его бесчестие» делать то, чего он не хочет. Придется терпеть и ждать, пока он позволит ей стоять на собственных ногах.

Но, если быть честной, она не сильно опечалилась, когда ее вытащили из воды и понесли к ступенькам мимо зевак, которых, казалось, собралось несколько сотен. Она бы могла пройти с высоко поднятой головой – как‑никак дочь графа, – да только вот ноги заплетались бы самым неграциозным образом.

Леди не пристало появляться в гостинице мокрой и грязной, тем более пьяной, а служащие неизбежно пришли бы именно к такому выводу, вздумай она идти самостоятельно, волоча за собой галлоны грязной воды из Темзы.

Впервые со времен младенчества Олимпию нес на руках мужчина, но это вовсе не то, что ощущать руки отца, дяди или дедушки. Она вся трепетала от силы и тепла его тела, и лишь огромным усилием воли сумела не позволить себе уткнуться носом в его плечо.

Должно быть, все дело в бренди. Наверняка. Казалось бы, злосчастное корыто, благодаря которому она оказалась в Темзе, – достаточное средство для приведения в чувство. Оказывается, нет!

Он отпустил ее только в холле гостиницы, но ноги ее все еще дрожали, хотя непонятно почему. Олимпия прислушалась: Рипли потребовал у хозяина гостиницы две отдельные комнаты, разжечь в обеих камин, приготовить горячую ванну и сухую одежду.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы уразуметь, что к чему.

– Разжечь камин? В это время года?

– Вы что, хотите получить воспаление легких? – спросил он.

– К тому времени как их разожгут, мы успеем вымыться и переодеться, – возразила она, – если, конечно, найдется во что. Вы уверены, что найдется?

– Как и в том, что разожгут камины, – ответил Рипли.

– Поражаюсь, как это вам удается, – заметила Олимпия, – проделывать такие штуки и до сих пор оставаться в живых.

– Вы первая невеста, которой удалось меня украсть. Разумеется, все думают, будто это сделал я, и пока сложившаяся ситуация отвечает нашим интересам.

– Вашим – не знаю, но не моим, – возразила Олимпия и чуть было не сказала: «Я не из тех, кого похищают», – поскольку это бессмыслица.

И все же, как ни крути, она сбежала с герцогом Рипли – именно так будут говорить сплетники и писать в газетах. А еще появятся сатирические листки на злобу дня, где художники дадут волю воображению. Вот будет сенсация!

Но есть же и плюсы, сказала себе Олимпия. Даже в самых смелых фантазиях не могла она представить, что ее портреты появятся однажды где‑нибудь в витринах печатных мастерских. Насколько ей было известно, еще никого не признавали самой занудной девицей сезона столько лет кряду, как ее, леди Олимпию Хайтауэр.