Репетиция конца света - Елена Арсеньева Страница 16

– Как так – зачем? Вы что, не хотитеехать в отдельном купе?

– Да мне как-то без особойразницы, – пожал он плечами. – А почему вы так мечтаете от меняизбавиться? Вроде бы в метро я не был вам столь противен. Что же изменилосьтеперь? Я не храплю, просплю, как сурок, на правом боку всю ночь. Приставать квам не стану, разве что очень попросите...

Если был более верный способ вогнать Алену вкраску, то его следовало еще поискать. Она даже зажмурилась от злости. И его,этого развязного шутника, она еще считала деликатным! Почему все красивыемужики такие самонадеянные? Думает, если бог наделил его необыкновеннымичерными глазами, то заодно позволил оскорблять женщин?

– Я вам уже объяснила, что в метропроизошло недоразумение, – выдохнула она уже на пределесдержанности. – Понятно? Не-до-ра-зу-ме-ние! А что касается моегостремления к одиночеству, то я элементарно хочу спать и не имею никакой охотыобщаться с кем бы то ни было.

– В новогоднюю ночь? – Он покачалголовой. – Ну надо же, я думал оказаться оригинальным в своем желаниивстретить Новый год в горизонтальном положении. А оказывается, нас двое таких –сонных мизантропов. Так что успокойтесь, я вам не помешаю спать. Буду вестисебя тихо, как мышка. Можем уже прямо сейчас пожелать друг другу спокойнойночи, если вам угодно. А утром я выйду в Дзержинске. Вы, скорей всего, в этовремя будете еще спать. Таким образом, в вашей жизни я не задержусь.

– Отлично, – кивнула Алена с самымнеприветливым видом. – Тогда спокойной ночи. Может, вы выйдете, пока япереоденусь?

– Спокойной ночи. Приятных снов.

Он послушно вышел из купе.

Все еще дергаясь от возмущения, Алена стащилас себя свитер и юбку. Разве что пойти покачать права к проводнице или в самомделе дать ей денежку? Ой, неохота, сил нет. Ладно, пусть этот черноглазыйрасполагается в ее купе. Тем паче, что тоже хочет спать и не будет буйствоватьночью. Вот же черт, она надеялась раздеться толком, а сейчас придется спать вхалате. У нее ведь ни комбинации, ни лифчика, футболку захватить из дому,конечно, забыла. Еще раскроется, а он подумает...

Да пошел он со своими предположениями в сад!Дело вовсе не в них, а в ее собственной неловкости. Слишком уж она подверженаусловностям, черт бы их брал!

Сделав уступку этим самым условностям, Аленанадела халат, но колготки все же сняла. Надоели они ей до смерти. А в купетепло.

Легла на бок, лицом к стене, закрыла глаза – ивдруг ощутила, что сонливость, которая донимала ее, как хронический насморк,куда-то подевалась. То есть сна не было ни в одном зажмуренном глазу.Московская предпраздничная толпа мельтешила перед закрытыми глазами, а в мозгуначали вновь оживать картины ее сегодняшних мучений. Вспыхнули плазменным огнем(куда там каким-то слабо тлевшим «Мене, текел, фарес!») строчки письма Михаила,потом снова забились мысли об инсулине, тазепаме, красавке и всем прочем, о чемона размышляла сегодня с таким мазохистским упоением.

И ужалило ужасом: неужто в самом деле придетсяумереть?! Но кому, кому от этого станет хуже? Михаилу? Очень сомнительно, еслисудить по тону его письма – расчетливо-убийственному. Скорей всего, онпрекрасно отдавал себе отчет в том, какое впечатление его письмо произведет нажену, а значит, ему глубоко плевать на то, что с ней произойдет. И даже если онпридет, выражаясь словами поэта, слезу сронить над ранней урной, Алена-то всеравно об этом никогда не узнает! Что-то плохо верится ей в постзагробноесуществование. И тем хуже, если оно все же имеет место быть. Каково ей будетпосле смерти узнать о полном равнодушии Михаила к ее кончине. А если он вдругвпадет в отчаяние от раскаяния, это тем более огорчит ее там, на том свете. Такчто куда ни кинь, все клин.

Как он мог, как мог?! Ведь любил ее, правдалюбил, и где теперь эта любовь? Из тьмы пришла и во тьму канула. Улетела...

Она так глубоко задумалась, что чуть невскрикнула, расслышав за спиной осторожное шуршание. Черт, совершенно забыла опопутчике. Вот ведь противный тип. Обещал, что будет вести себя тихо, какмышка, а сам шуршит. Хотя, с другой стороны, мышки-то как раз обожаютшуршать...

Эх, нет на него кошки! Алена вдругпредставила, как отреагирует попутчик, если она ни с того ни с сегозамяукает, – и с трудом подавила истерический смешок. Строго говоря, этабредовая мысль сама по себе являлась не чем иным, как порождением истерическогосостояния, в котором она пребывала весь вечер. Нервы были не просто натянуты –они дрожали от напряжения, и поэтому она вскочила с криком ужаса, когда заспиной вдруг раздался громкий хлопок, а потом на нее хлынула какая-то холодная,шипящая жидкость.

Обернулась, в первую минуту ничего не видя отужаса, тряся мокрыми волосами, с которых летели капли, потом вдруг зрениевернулось, и она увидела напротив своего случайного знакомца из метро (он же –нежеланный попутчик), который сжимал в руках... бутылку шампанского. Пена,окатившая Алену, все еще лезла из горлышка.

– Господи! – растерянно сказалпопутчик. – Извините! Я и предположить не мог... Из чего это сделано,интересно?! Не бутылка, а огнетушитель какой-то!

В купе было почти темно – горела тольколампочка в изголовье его полки, однако глаза Алены – видимо, от ярости – обрелиособую зоркость, и она разглядела, что лицо его выражает не столькорастерянность, сколько плохо скрытую насмешку. И глаза... глаза его просто-такиискрились смехом!

Она сначала хотела обрушить на него всю силусвоего возмущения, но ярость в одно мгновение исчезла – лопнула, как мыльныйпузырек, и Алена ощутила странную пустоту. Этот тип ведет себя так безобразноне из озорства, не по оплошности. А потому, что понял: мужняя жена не станетпроводить новогоднюю ночь в поезде. За попутчицу некому заступиться, онаодинока, а значит, с ней можно вести себя с какой угодно степенью хамства. Чтоон и делает вполне успешно. Некоторым мужикам свойственна совершенно бесовскаяпроницательность в отношении женщин, они мгновенно просекают «брошенок» и нецеремонятся с ними, унижают, как могут, уверенные в безнаказанности и получаянаслаждение от собственной жестокости.