Гленлионская невеста - Карен Рэнни Страница 18

Но старик был прав. Он, Лахлан, смотрел, как Дженет уходит, и ничего не сделал. Он просто прирос к месту, погрузившись в ад собственного изготовления. Внезапно Лахлан странно рассердился – на нее за то, что она оказалась не той, за кого он ее принимал; на себя за то, что подверг опасности свой клан. Или ему просто не хватает Дженет? Эта мысль не давала Лахлану уснуть все долгое утро; из-за этой мысли он подверг свой дом доскональному и ужасающе беспристрастному осмотру.

Восточную стену нужно починить. Там, где осыпалась известка, темнела кирпичная кладка. Лучшая мебель Гленлиона давно была принесена в жертву более важным целям – это было в 1745 году – или просто борьбе за выживание, которая началась с тех пор. Их скот отощал; даже у кур был голодный вид. Их единственная надежда на процветание была связана с женитьбой лэрда, а из женитьбы ничего не вышло?

Потому что он полюбил не ту женщину.

Пророчество не имело никакого значения. Он сделал свой выбор, и причины для этого выбора были самыми что ни на есть убедительными. Дженет очаровала и околдовала его, заставила его смеяться. Ему хотелось знать, о чем она думает, что ей снится. Ему хотелось еще раз прикоснуться к ней, лечь с ней в постель и любить ее долго-долго.

Какой властью обладает легенда по сравнению с этим чувством?

Он отшвырнул трубку и вышел из пещеры. К черту легенду! Он женится на Дженет.

Но второй взрыв заставил его отложить свои планы.

Она не ответила на стук в дверь, только свернулась клубочком на кровати и даже глаз не открыла.

– Дженет!

– Да, Харриет. – Жаль, что на двери нет замка. Меньше всего на свете ей хотелось видеть Харриет. Особенно потому что Харриет обладала способностью быстро замечать, когда человеку плохо, и теперь она сразу же увидела, что Дженет плачет. Она плакала беззвучно; слезы просто струились из ее глаз. Разбитое сердце не требовало усилий.

Бывали утра, когда Дженет стояла у окна, смотрела, как солнце освещает землю, поворачивалась к северу, в сторону Шотландии, и ее охватывала тоска. Она никогда не сможет снова посмотреть в сторону своей родины, никогда не сможет пережить утрату. Лахлан. Конечно, он лэрд. Дженет следовало это понять. Речь выдавала его происхождение; и блеск глаз, и смелость. Он обладал чувством юмора и знаниями, телом воина и лицом ангела!

Когда Дженет была еще девочкой, она любила воображать себя разными людьми. Сначала ей хотелось быть принцессой, потом матерью со множеством ребятишек, потом работать с отцом в винокурне. Став старше, Дженет захотела влюбиться, и пару раз ей представилось, что она действительно влюбилась. Когда ей было двенадцать лет, это был Камерон Драммонд. Через год – его брат Гордон. Но никакие пылкие взгляды, которые бросали друг на друга она и ее возлюбленные, не подготовили ее к этому мгновению, к встрече с Лахланом Синклером.

Будущим мужем Харриет.

Дженет крепко зажмурилась.

– Вы снова больны? – Голос Харриет раздавался у самой кровати, но Дженет все равно не открыла глаза.

– Да, кажется, Харриет. – «Прошу тебя, уйди и оставь меня в покое». Или то была молитва, произнесенная про себя? Но на Харриет это никак не подействовало. Она только подошла еще ближе.

– Вы что же, спали одетая, Дженет? Какая неопрятность.

– Да, Харриет. – Может быть, если соглашаться с ней, она быстрее уйдет. Но этого не случилось.

– Или вы скрываете какой-то более серьезный грех, Дженет? – Рука протянулась и слегка хлопнула по ее юбке. – Вы ведь просто-напросто распутница, да, Дженет? – Эти слова была произнесены таким приятным голосом, что их значение не сразу дошло до Дженет. – Все это время? Вы были распутницей все это время? – Холодное презрение проникало до самых костей. Ужас заключался в том, что нечем было защищаться от таких слов, нечем было смягчить презрение Харриет. Дженет в общем-то нечего было сказать. Она виновата во всем, в чем ее обвиняет Харриет. Что еще хуже – она согрешила с тем, кто скоро станет мужем Харриет. Она погубила себя. Да, то была великолепная ночь, но ведь в ушах у нее раздавался голос давно покойной матери, твердившей об осторожности и приличии. Не сказалась ли ее шотландская натура в том, что она пренебрегла этим голосом? Или то было безудержное любопытство или просто беспечность?

– Оставь ее в покое, Харриет.

Голос Джереми подействовал, как ни странно, утешительно. Голос этот звучал на редкость твердо, даже возмущенно. Дженет открыла глаза и села. Она обратила взгляд на Джереми, который стоял в открытых дверях, точно защищая ее от презрения сестры.

– Ничего страшного, Джереми. – Дженет перекинула ноги через край кровати и отбросила волосы с лица.

У нее нет времени на горе. Ей нужно подумать о своем будущем. Впервые после того, как Харриет сообщила ей эту новость, Дженет обрадовалась, что не поедет в Шотландию.

Было бы невыносимо видеть Лахлана ежедневно, зная при этом, что он принадлежит другой.

Но нужно пережить это мгновение. Собраться с силами и пережить.

Харриет смотрела то на нее, то на Джереми, точно терьер, унюхавший раненую крысу.

– Что здесь происходит, брат?

– Дженет была со мной, Харриет, а большего тебе и знать ни к чему.

Вероятно, в другое время выражение, появившееся на лице Харриет, можно было счесть забавным. Но не сейчас. Дженет хотелось одного – оказаться как можно дальше отсюда, от всего, что напоминает о Лахлане, от зрелища его будущей жены.

Дженет встала и, пройдя мимо Харриет, подошла к Джереми. Приподнялась на цыпочки и легко поцеловала его в щеку.

– Спасибо, – прошептала она, – спасибо за вашу доброту. Но теперь это уже не имеет значения.

– Имеет – для меня, – возразил он, не сводя с нее глаз. – Вам нужен защитник.

– Ей нужно, чтобы ее выгнали из этого дома, потому что она шлюха.

– Нет, – сказал Джереми, становясь между сестрой и Дженет. Он холодно посмотрел на сестру. – Ты не поняла, Харриет. – Он повернулся к Дженет и улыбнулся. – Я просил Дженет быть моей женой, и она согласилась.

– Ее здесь нет? Что вы хотите этим сказать? – спросил Лахлан. – И где она может быть?

Человек, открывший ему дверь, был молод и одет в ливрею, что явно придавало ему важности в собственных глазах. Вероятно, поэтому он смотрел на Лахлана свысока. Или, возможно, это было как-то связано с тем, что от Лахлана снова попахивало ячменем. Взрыв был очень сильный, но результат оказался все таким же неутешительным. И вместо того чтобы терять время на купание в озере, Лахлан сел на свежую лошадь и пустился в путь – к Дженет.

За свою жизнь он проехал верхом много миль, он часто ездил в Англию, совершал приграничные набеги и приезжал три раза ночью к Дженет, но это путешествие оказалось самым трудным из всех. Это никак не было связано с тем, что Лахлан устал, что был вымотан до последней крайности. Важно, что он чувствовал себя полным идиотом. В ту минуту, когда Дженет сказала ему, кто она такая, ему следовало схватить ее в объятия и бежать с ней через границу. Но он этого не сделал, и эта глупость обойдется ему недешево – придется объясняться. Он уже придумал, что скажет ей, решил, что сейчас будет вынужден немного поступиться своей гордостью. Он не думал, что она облегчит ему задачу; скорее всего она не поймет, что его сбило с толку ее признание и внезапная мысль о том, что он уже не сможет спасти свой клан. Лахлан представлял себе всевозможные способы, какими сумеет заставить ее простить его, но никак не думал, что ее не окажется дома.