Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 19

— Я обязана была предупредить Мирей! И не смешивай все в одну кучу — она, по сути, всего лишь прислуга. Что касается Кионы, согласна, я была неправа, но она твердила без остановки, что ей очень жаль. Разве это не похоже на признание? Если бы ты, Эрмин, присутствовала при этом кошмаре, ты бы меня поняла. Ты не знаешь всего. Я должна тебе объяснить, что произошло.

Эрмин жестом попросила ее замолчать и сбежала вниз по ступенькам. Ей не терпелось оказаться на улице, ощутить на своей коже тепло солнечных лучей, свежего ветра с гор, того самого, что поднимал на озере Сен-Жан тысячи маленьких серебристых волн. Она испытала облегчение, увидев Тошана и Онезима, стоящих возле шикарного черного автомобиля Шарденов. В нескольких метрах от мужчин Мадлен прогуливала Констана, держа его за руку.

— Милая, — сказала Лора, — может быть, купим мне приличное платье? Это займет не более десяти минут. Мне также нужна обувь и белье.

— Это подождет до завтра, мама, — отрезала ее дочь. — Мне хочется быть рядом с детьми и Кионой. Нам предстоит много работы по хозяйству. Незачем надевать новую одежду.

Стиснув зубы, гордая Лора молча кивнула. Отныне она зависела от своей дочери и зятя, и эта перспектива ее совсем не радовала. «Я больше никогда не стану нищенкой, — твердо решила она, пребывая вне себя от гнева и боли. — Я всем им докажу, что просто так не сдамся. Пусть на это понадобится время, но им не сделать из меня обычную тетку!»

Полная решимости, она села на заднее сиденье машины. Мадлен заняла место рядом с ней.

— Поцелуй бабушку, Констан, у нее большое горе, — шепнула она ребенку.

Эрмин устроилась на переднем сиденье, между Тошаном и водителем.

— Здравствуйте, мадам Шарден! — прогремел Онезим Лапуант, усаживаясь за руль. — Добрый день, дамы!

Здоровяк с рыжей шевелюрой продемонстрировал свое уважение к Лоре, поздоровавшись с ней первой. На душе у нее потеплело.

— Здравствуйте, мой славный Онезим! — ответила она. — Я не смогла вас поблагодарить за помощь в ночь пожара, поэтому сделаю это сейчас. Нам повезло, что вы с Иветтой наши соседи. Без нее мне пришлось бы ехать в больницу в ночной сорочке.

— Мы должны помогать друг другу, когда в дверь стучится беда, — торжественным тоном изрек он, сдержавшись в последний момент, чтобы не выругаться по привычке, поскольку знал, что Лоре Шарден это не нравится.

После этого короткого диалога путь до Валь-Жальбера прошел в тишине. Эрмин не могла вымолвить ни слова. Ее сердце болело от печали, ожесточения и дурных предчувствий.

Теперь я не могу отступить, — думала она. — Мама нуждается в моей помощи. Я должна сняться в этом фильме. Но это означает, что я всю зиму пробуду в Калифорнии, вдали от детей и Тошана, а ведь только этой ночью я заверила его, что мы проведем эти месяцы вместе, в нашем доме. Он не поймет, почему я опять оставляю нашу семью. И даже если он захочет, то все равно не сможет поехать со мной».

Ей хотелось плакать от охватившего ее отчаяния. Огонь уничтожил не только прекрасный дом ее родителей, но и привычный уклад их жизни. «Я была так спокойна за Мукки и близняшек, когда уезжала, оставляя их здесь! Они чувствовали себя дома, защищенными и одновременно свободными. Какая же я глупая! Я никогда не задавала себе вопросов о безграничной щедрости мамы. Она тратила свое состояние на нас, на мой комфорт, на мое душевное равновесие, а я только что лишила ее маленького удовольствия, покупки нового платья и белья… У меня действительно не осталось выбора. Я сообщу о своем решении Тошану как можно быстрее и уже в ноябре буду в Голливуде. Господи, это же две разные вселенные! После войны киноиндустрия развивается невероятными темпами. У театров нет таких денежных средств, как у киностудий, а ведь я и так неплохо зарабатываю».

Эрмин попыталась представить себя в этом новом для нее мире, в Калифорнии, где солнце светит круглый год и где никогда не бывает канадских морозов. Это ей казалось таким же невозможным, как и то, что ее выбрали на роль в фильме. Она родилась здесь, в Лак-Сен-Жане. Ее первые шаги были сделаны по снежному ковру, и перспектива теплой зимы совершенно сбивала ее с толку.

«В предварительном контракте, который мне прислали, речь идет об интенсивном обучении танцам, главным образом чечетке. Мадлен поедет со мной, иначе я буду чувствовать себя слишком несчастной. И я не хочу расставаться с Констаном. Он еще такой маленький!»

Раздавшийся звук клаксона вернул ее на землю. Они прибыли в Валь-Жальбер: машина уже проезжала мимо монастырской школы.

— Боже, какой кошмар! — простонала Лора. — Я не возвращалась сюда с той ужасной ночи. Смотрите, обычно отсюда был виден наш дом, его красивая зеленая крыша, наш сад, крытая терраса… О нет! Как это жестоко, Эрмин! Ты видела эти почерневшие стены, груды обломков?

— Послушайте, Онезим, — заметил Тошан, — нужно было сначала отвезти нас в Маленький рай.

— Я не знал! Надо было сказать, — проворчал он. — Все молчали в машине, никто меня не предупредил. Сейчас развернусь.

Лора рыдала, спрятав лицо в ладонях. Преисполненная сострадания, Мадлен погладила ее по плечу.

— Бедная моя мамочка! — воскликнула Эрмин. — Прошу тебя, не плачь. Ты жива, дети с папой тоже. Я прекрасно понимаю, как тяжело потерять все свое имущество, но, по сути, это просто материальные убытки, не более.

— Мин права, — добавил Тошан. — Если бы кто-нибудь погиб той ночью, было бы отчего впасть в отчаяние. Не забывайте, Лора, что миллионы людей были уничтожены в концлагерях, а скольких еще разорили, ограбили, отправили в изгнание! Недостойно с вашей стороны так убиваться. Вы отстроитесь заново и забудете об этой трагедии, обставляя и украшая новый дом.

— Хорошего-то мало, — заявил Онезим Лапуант, — поскольку мадам Лора не сможет здесь ничего построить. Говорят, поселок скоро закроют. Поставят сторожа, чтобы перекрыть вход любопытным. Мне, возможно, тоже придется отсюда переезжать либо селиться возле региональной дороги, в малом Валь-Жальбере, как говорит месье мэр.

— Вы в этом уверены? — удивилась Эрмин.

Лора прервала начинающийся разговор криком ярости. Слова зятя возмутили ее до глубины души. Уязвленная, вконец упавшая духом, она не выдержала.

— Я так больше не могу! Не могу! Я только это и слышу со вчерашнего утра. Это невыносимо! Благодарите Бога, мадам Шарден, ваши муж и сын живы. Все не так трагично, мадам Шарден, у вас ведь остались сбережения, и все в том же духе! Я знаю, дорогой мой зять, что при пожаре никто не погиб, и за это я благодарила Бога, стоя на коленях, одна, в больничной часовне. Но я считаю, что имею право оплакивать утрату дорогих моему сердцу вещей, воспоминаний, альбомов с фотографиями, мое и коллекции пластинок, всех наших книг и пары украшений, не имеющих особой ценности, которые я тем не менее бережно хранила, потому что это все, что осталось от моей фламандской бабушки. Добавлю также, месье нравоучитель, что ваши дети выросли в этом доме, что я заботилась об их воспитании, пока вы во Франции играли в героя или любовника… вам виднее! Посмотрела бы я на вас, если бы ваша деревянная постройка в глубине ваших проклятых лесов сгорела, и, прибыв туда, вы обнаружили бы лишь груду пепла. Я рассчитывала жить в своем прекрасном доме еще долго, вместе с Жоссом и Луи, а также, довольно часто, с вашими детьми. Поэтому я разрешаю себе поплакать, погоревать, посетовать, и это вовсе не значит, что зверства нацистов перестали меня ужасать. Всю войну я отправляла посылки в Красный Крест и молилась, чтобы мир вернулся на нашу землю!