Мать и дочь. Синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов - Луиза Дегранж Страница 2

– Стараюсь как могу.

– Ма, а как он тебе, этот селекционный монстр?

– Честно?

– Разумеется.

– Гло, я ошибалась в характеристике голландца.

– Помню, помню. Ты говорила, что председатель отборочной комиссии – бессердечный женоненавистник.

– Было дело.

– Ты уверяла, что он больше всего на свете ненавидит женщин-селекционеров.

– Мне так недавно казалось.

– А теперь?

– Голландец оказался милейшим человеком.

– Значит, у моей розы появился реальный шанс попасть на грядущую Всемирную выставку цветов?

– Думаю, да.

– Ма, я дико счастлива!

– Я тоже.

– Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…

– Это зачем еще – на башню?

– Чтобы прокричать на всю Европу – нет, на весь мир – что я тебя обожаю!

– Бэби, тебе явно пора замуж.

– Давай не отвлекаться на глупости.

– Уговорила.

– Ма, а голландец сможет убедить членов отборочной комиссии? Ты же сама говорила, что в Европе не любят американцев.

– Проще, бэби, проще: ты же применяешь самые новые методики?

– Разумеется.

– А французы, эти чертовы консерваторы, все хотят по старинке. Но, думаю, наш голландец их уломает.

– Ма, а председатель и вправду лысый?

– Абсолютно, бэби, абсолютно.

– А вдруг мне достанется такой же отполированный жизнью муж?

– Ради твоего счастья, бэби, я согласна на любого.

– А я – нет.

– Ну, ведь одни розы, даже суперские, не могут заменить любви…

– Ма, давай лучше про голландца.

– Гло, танцует он изумительно.

– Ты, думаю, не хуже.

– Стараюсь как могу.

– Главное, чтобы результат был положительный, в смысле решения комиссии по моей Безымянной Красавице.

– Да, кстати, если ты не успеешь в ближайшие дни наконец-то дать своей розе достойное имя, это может превратиться в большую проблему.

– Ничего не идет в голову.

– Учись у своих прабабушек.

– Ну да, с детства помню: «Нью-Орлеанская девственница», «Птит амур», «Вечерняя заря», «Патри Нувель», «Золотой резерв», «Ночной поцелуй»…

Глория, поколебавшись, добавила к шикарному и знаменитому перечню и скандальный «Анфан Террибль».

Маман отреагировала довольным смешком:

– А что, бэби, неплохо звучит!

– Хорошо, я назову свою многострадальную розу «Хмурое утро»!

– Не смей.

– Тогда – «Мечты девушки»!

– Ладно, бэби, не пори горячку.

– Хорошо, Ма.

– Запомни, у тебя есть неделя, ровно неделя.

– Запомнила.

– Бэби, пусть триумф твоего замечательного цветка будет отмщением за ужасы Варфоломеевской ночи!

– Ма, это же было так давно…

– Я французам этого никогда не прощу.

– И даже того, кто пожалел нашу прародительницу?

– Думаю, теперь такие благородные рыцари здесь не водятся.

– Ты уверена?

Глория, не удержавшись, иронично хихикнула.

– Или, по-твоему, все рыцари давным-давно перебрались в Штаты?

– Большинство. Так что найди себе, как истинная Глория Дюбуа, истинного рыцаря.

– Ма, ты снова вторгаешься в запретную зону.

– Прости, бэби.

– Давай лучше расскажи про… про…

Глория никак не могла придумать подходящую нейтральную тему.

Но тут связь благоразумно оборвалась, не дав славной продолжательнице дела истинных гугенотов отомстить этим зарвавшимся французикам, разбирающимся лишь в красном вине, устрицах, трюфелях и мерзких скользких гильотинированных лягушках.

Аспирантка Луизианского университета Глория Дюбуа, наверное, была единственной из всего кампуса, кто бодрствовал в столь ранний час.

Исключая, конечно, лаборантов, обремененных непрерывными круглосуточными опытами.

Да влюбленных студентов, одуревших от поцелуев.

Вихрастым юношам и бойким девушкам постигать бы тайны пестиков и тычинок, а не заниматься сексуальными прелюдиями, которые иногда заканчиваются слишком нежелательными последствиями.

Глория Дюбуа вернула мобильник на прикроватную тумбочку.

Жаль, забыла спросить Ма, какая в Париже нынче погода.

– Вот, кажется, с Безымянной Красавицей все и решилось, – сказала Глория сама себе. – Ма обязательно дожмет председателя, обязательно.

Преуспевающая на поприще науки аспирантка любила вслух радоваться своим достижениям.

Еще в студенческие годы за новый метод внедрения гена в хромосому Глория Дюбуа получила вторую премию.

А за ускоренную селекцию благородных роз получила федеральный грант на целых пять лет.

Впрочем, для выведения нового сорта, еще, увы, безымянного и фигурирующего лишь под цифровым кодом, Глории хватило и двух лет.

А прапрапрабабушкам требовались на каждый новый сорт десятилетия.

Видели бы все они, какой у прапраправнучки – тоже Глории и тоже Дюбуа – получился изумительный цветок!

Крупные и в меру плотные атласные лепестки.

Полное отсутствие шипов.

Стебель – гордый, прямой и благородный.

Гармоничное сочетание пропорций.

Устойчивость почти ко всем известным болезням и вредителям.

Максимально удлиненная фаза цветения.

Долгий срок жизни срезанных роз в хрустальной вазе.

Аромат, соперничающий с лучшими парфюмами.

Невосприимчивость к дождю и туманам.

А самое главное – практическое отсутствие каких-либо пигментных примесей в насыщенной белой окраске.

Безымянная роза могла гордиться своими отборными и элитными предками, а вот для Глории она была просто – Роза, дитя ее сердца, ума, рук и души.

Глория подошла к окну.

– Попасть в официальный каталог Парижской выставки цветов – это равносильно Пулитцеровской премии за литературу, сродни английскому Букеру или французскому Гонкуру!

Глория распахнула окно со звукоизолирующим стеклопакетом.

Традиционный птичий гомон, символизирующий неизбежность рассвета, ворвался в спальню, заглушив монотонное сопение кондиционера.