Дерзкая и желанная - Анна Бартон Страница 20

У него не было другой одежды, кроме той, что на нем; в кармане обнаружилось несколько двадцатифунтовых бумажек и письмо, которое отец Оливии оставил ей как часть своего завещания. Джеймс провел ладонью по сюртуку, убеждаясь, что бумага на месте.

Письмо он решил держать при себе: оставлять его в гостинице, даже на короткое время, было слишком рискованно. Кто-нибудь может войти в комнату в его отсутствие, прихватить письмо, и тогда Оливия никогда не прочтет отцовское послание.

У Джеймса не было возможности поставить в известность своего кучера, куда направляется, и отдать распоряжение, когда за ним приехать, а также сообщить дяде Хэмфри о своих планах, и старик будет волноваться.

Но если бы он поверил его словам и покинул карету, чтобы собрать кое-какие вещи и поговорить с Айаном, то, вернувшись, не нашел бы ничего, кроме глубоких вмятин от колес экипажа, залитых дождевой водой.

А он не мог вот так просто отпустить ее.

Она неподвижно сидела рядом с ним, фыркая, словно хотела дать понять, с каким трудом терпит его общество.

И хотя сложившаяся ситуация у него тоже не вызывала восторга, ему нужно было убедиться, что Оливия благополучно доехала до тетки. Он мог бы освободить себя от этой обязанности, если бы набрался смелости сообщить Хантфорду о недозволенных разъездах его сестры… но не сделал этого.

Потому что это было бы предательством по отношению к Оливии.

В какой-то момент этим утром он осознал, что ценит дружбу с ней ничуть не меньше, чем с ее братом.

Она заняла важное место в жизни Джеймса, важное в таком смысле, в который он не желал слишком углубляться.

Оливия была раздражена и зла на него, что Джеймс находил крайне огорчительным, потому что, похоже, привык быть постоянным объектом ее обожания. Как он мог все эти годы принимать это как само собой разумеющееся?

Ее горничная коротала время за штопкой, однако каждые пять минут настороженно поглядывала на него, словно опасалась, что пока будет завязывать на нитке узелок, он набросится на ее хозяйку.

И Джеймс вежливо улыбался всякий раз, как служанка смотрела в его сторону, твердо вознамерившись завоевать ее доверие, даже если ему не удастся вновь снискать благосклонность Оливии.

Почти два часа они ехали в тяжелом, неловком молчании. Выносить это и дальше Джеймс просто не мог.

– Кто-нибудь еще, кроме меня, проголодался?

Хилди отложила штопку и взглянула на хозяйку:

– Вы не ели с самого утра.

Оливия бросила на него быстрый взгляд, и он понял, что она вспоминает тот пир, который был у них на вершине холма.

– Я не хочу есть.

Служанка тем не менее вытащила корзину из-под сиденья.

– Жена трактирщика упаковала чудесные бутерброды с курицей, яблоки и эль. Может, все-таки что-нибудь попробуете?

– Спасибо, нет.

Решительно настроенная найти чем соблазнить Оливию, Хилди порылась в корзинке.

– О, да тут еще и булочки. В конце концов вы должны поддерживать в себе силы.

– Для чего? Я же не пешком иду к тете Юстас.

Служанка опустила взгляд и накрыла корзинку тканью.

– Ох, Хилди, – покаянно проговорила Оливия. – Прости, что веду себя так грубо. Просто кое-кто, – она зыркнула в сторону Джеймса, – похоже, пробуждает во мне все дурное.

– Значит, вы что-нибудь поедите? – с надеждой спросила служанка.

– Конечно.

Запах свежеиспеченного хлеба и жареной курицы наполнил карету, и у Джеймса засосало под ложечкой. Хилди протянула ему бутерброд.

– Возьмите, мистер Эверилл.

– А вы уверены, что хватит и для вас с кучером?

– Да-да, – доброжелательно ответила она, – но спасибо вам за заботу.

Во время еды они болтали о том о сем, и через полчаса глаза у Хилди стали закрываться. Она сложила остатки еды в корзину, прислонилась к стенке кареты и тут же уснула.

Оливия смотрела в окно на серое небо и дождь.

– Я знаю, тебе неприятно мое общество, – тихо заговорил Джеймс, наклонившись к ней, чтобы не разбудить служанку. – Но в мои планы не входило расстраивать тебя – хотел только позаботиться о твоей безопасности.

Она выгнула бровь.

– Так ли это, мистер Эверилл? И у вас не было иных намерений?

Джеймс заморгал, с неудовольствием отметив, что она назвала его по фамилии. В каких других намерениях она его подозревает? Быть может, догадалась, с какой силой его влечет к ней, и что даже сейчас, в присутствии служанки, он представляет, с каким наслаждением поцеловал бы нежную кожу прямо за ушком?

– Какие намерения вы имеете в виду?

– Гм… сейчас посмотрим. – Тон Оливии был холоден. – Возможно, вы не поверили, что я поеду в Оксфордшир.

На самом деле мысль, что она может не поехать к тетушке Юстас, не приходила ему в голову, хотя, вероятно, должна была бы.

– А куда еще ты могла бы поехать?

– Не знаю, – ответила она раздраженно. – Суть в том, что вы мне не доверяете.

– Это неправда. Я доверяю тебе в главном.

– А именно?

– Ну, я уверен, что ты сделала бы все для того, чтобы, например, защитить свою сестру или брата: всегда отстаиваешь то, что считаешь правильным.

Она недоверчиво посмотрела на него, словно думая, будто он насмехается над ней.

– А кто бы не встал на защиту своей семьи?

В самом деле, кто? У него, к примеру, нет и половины того мужества, которым обладает Оливия. Даже самые близкие друзья не знают о Ральфе, его брате.

– Возможно, ты удивишься, – заметил Джеймс, – но я просто пытаюсь сказать, что не сомневаюсь в твоем слове. А поехал с тобой лишь потому, что знал: если по дороге к тете Юстас что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу.

Оливия, похоже, немножко смягчилась.

– С твоей стороны это очень галантно, но что может случиться в…

«Бум…»

Карету сильно качнуло, и Оливия оказалась на полу, весьма ощутимо шлепнувшись на попку – так что клацнули зубы, – но это все же лучше, чем если бы на больную ногу. Джеймса тоже бросило с сиденья, и он свалился, неуклюже разбросав руки и ноги.

Служанка от удара о стену проснулась и вскрикнула:

– Что случилось?

– Держитесь, – предупредил Джеймс, хотя экипаж уже, похоже, останавливался. – Должно быть, колеса попали в рытвину. Никто серьезно не пострадал? – Он обхватил лицо Оливии теплыми ладонями, словно желал убедиться, что с ней все в порядке, отчего ее сердце, которое и так уже чуть ли не выскакивало из груди, заколотилось еще быстрее.