Ребенок от отца моего мужа - Александра Багирова Страница 21

— Ты чего… моя хорошая, — он перепугано прижимает меня к себе. — Я ж не обижу. Я твой муж. Мы совсем справимся. Твои страхи, это все пройдет.

Нет у меня страхов. Я просто не хочу быть тут. Не хочу быть его женой. Хочется вопить. Но я из последних сил сдерживаюсь. У Марка реабилитация на носу, нельзя его расстраивать.

— Тебе просто сложно понять. Я об этом и говорила перед свадьбой, — стараюсь быть мягкой, но до конца сдержаться не получается. Слишком мало места в ванной, слишком он близко.

— И я очень хочу тебя отогреть. Показать, что все может быть по-другому. Что престарелый, женатый любовник — это не верх мечтаний. А я… пусть мои ноги и не работают как надо, но в остальном я здоровый мужчина.

Отчетливо осознаю — ничего он тогда не понял. Истолковал все по-своему. Да и глупо было надеяться, что молодой парень, мой ровесник, поймет все, что может пережить женщина, потерявшая ребенка. Да и что такое разбитое сердце ему не ведомо. Марк сам как-то говорил, что у него были симпатии, но любви к своим девушкам он не испытывал. А вот в меня влюбился… ой, зря… Марк… как зря. Не хочу я быть той, кто разобьет ему сердце. Но и играть в чувства, притворяться, я тоже неспособна.

— Не сомневаюсь. И я тебе всегда говорила, что ты достоин лучшего, чем я, с моим… прошлым. Марк, я ведь предупреждала серьезно тогда. Я не могу дать тебе этого…

— Понимаю, тебе надо время, — обнимает, прижимает меня к себе. Изо всех сил сдерживаю порыв оттолкнуть его. Свадьба все же что-то поменяла. Когда мы были просто друзьями, его прикосновения воспринимались нейтрально. — Я подожду все хорошо.

Нет. Он так ничего и не понял…

Все же банную процедуру пришлось продолжить. Я помогаю ему залезть в ванную. Даю все необходимое и поспешно ретируюсь. Стараюсь даже не смотреть.

Через минут пятнадцать он зовет меня снова. На этот раз, чтобы помочь вылезти. Скрипя зубами, глотая слезы, захожу в ванную комнату как на каторгу.

— Может, все же составишь мне компанию, — он ничуть не утратил запала. Кажется, жажда в его глазах стала даже сильней.

— Марк… — вздыхаю.

— Да все-все понял. Мы справимся, — улыбается.

Я помогаю ему надеть халат. Марк пытается продолжить вечер, о чем-то говорит, спрашивает, усердно меня веселит. А во мне нарастает ужас. Не понимала я, соглашаясь на это все, насколько будет невыносимо. А ведь еще даже суток не прошло с момента нашего брака? Что же будет дальше?

У меня одна надежда, что реабилитация поможет. Марк встанет на ноги, и я смогу уйти. А пока лежу с ним в постели, он прижимает меня к себе, я кусаю губу до крови, и жду, когда он заснет, чтобы хоть ненадолго вырваться из удушающих объятий.

Центр реабилитации находится в маленьком городке. Тут очень тихо, спокойно. Я сняла комнату на окраине. И смогла хоть ненадолго выдохнуть. Я по-прежнему провожу львиную долю времени с Марком. Но мы живем порознь. У него частые процедуры. И это время я хотя бы могу поработать в тишине. Насладиться одиночеством, которое стало для меня роскошью.

Я прихожу к нему. Мы гуляем. Болтаем. И я делаю все, чтобы увильнуть от объятий и поцелуев. Несколько раз, едва не сорвалась. Так хочется крикнуть: «Просто не трогай меня! Не прикасайся!».

Но я сдерживаюсь. Знаю, что Марку сейчас нелегко. Все эти упражнения, процедуры даются с большим трудом. Не раз, дожидаясь его возвращения, слышала душераздирающие крики из процедурного кабинета. Он измучен и морально, и физически, мне надо быть мягче и терпеливей. И я стараюсь. Только бы он смог ходить. То, что переживает сейчас мой муж, и врагу не пожелаешь.

Спустя три месяца прогресс все же есть. Теперь Марк передвигается с палочкой, но очень сильно хромает. Движения медленные, колени очень плохо сгибаются. А оплаченная реабилитация подходит к концу. Чуда все же не произошло.

— Какие ваши прогнозы? — спрашиваю врача, который зашел в палату к Марку.

— Без операции…тут мало чем можно помочь… Я бы рекомендовал не медлить. Если сейчас упустить время, то потом… — разводит руками.

— А сколько стоит операция? — спрашивает Марк, упавшим голосом.

За эти три месяца он очень осунулся, поник, черные тени под глазами, почти всегда сомкнутые губы. Нам уезжать через пять дней, и он понимает, что положение хоть и стало легче, но слишком слабые улучшения.

Врач называет такую цену, что мне становится дурно.

— Могу вам порекомендовать отличного специалиста в Швейцарии. Он поистине творит чудеса.

— А если не делать операцию? — Марк побледнел, на лбу выступили капельки пота.

— Тогда, — врач вздыхает, — Ваше состояние едва ли намного улучшится. Скорее, наоборот, со временем могут вернуться боли.

— Мы вам столько заплатили! — повышает голос. — За что? Если вы ни хрена толком не сделали?

— Положительная динамика есть, — доктор остается невозмутимым. — Но… мы не всесильны. И гарантий, что вы будете бегать, вам никто не давал.

В тот день он прогнал даже меня. Хотел побыть один. А мое чувство вины расцвело с новой силой. Так испоганить ему жизнь.

И ведь сумма огромная. Я понятия не имею, где ее достать. Леше о таком даже не заикнусь. Я бы могла кое-что у него попросить. Но явно не так много. Я даже сомневаюсь, есть ли у друга такие деньги. Я в принципе, не знаю сейчас о нем практически ничего.

Клос итак, уже оплатил свадьбу и лечение. Тренер Марка самоустранился. А как заработать за короткий срок такие деньжищи даже не представляю. Точнее у меня в голове сидит только один вариант. И мне он кажется, самым логичным.

На следующий день снова отправляюсь к Марку. Он выглядит бодрее. Даже выдавливает из себя улыбку.

— Я тут подумал. Да ну, этих идиотов, — машет рукой. — Как уедем из этого клоповника, надо показаться другим врачам. Не верю я, что без операции ничего сделать нельзя.

— Марк, я думаю надо позвонить твоему отцу. Пусть поможет, — выпаливаю на одном дыхании.

Замирает. Долго смотрит на меня.

— Нет.

— Ты понимаешь, что на кону твое здоровье?!

— Я даже от фамилии его отказался. Взял мамину. А ты предлагаешь на поклон к нему?! — губы сложены в тонкую нить, в глазах молнии.

— Кто, как не родные должны помогать в беде! Он даже не в курсе, что с тобой произошло. Извини, но это ненормально.

— Я унижаться не буду!

— Кто говорит про унижения? — стараюсь, чтобы мой голос звучал мягко. — Марк, подумай, что после операции ты сможешь ходить. И потом встанешь на ноги, заработаешь и все отдашь отцу. Но сейчас такое положение, когда надо усмирить гордость.

— Толкаешь меня, чтобы я на коленях к нему приполз, — хмурит брови. Сжимает в кулаках одеяло.