Искусство обольщения - Кэтрин О'Нил Страница 21

Катбер кое-что записал и снова обратился к Мэйсон:

– Мисс Колдуэлл, что вы могли бы рассказать о вашей семье?

Мэйсон была готова к этому вопросу. Но тема не перестала от этого быть особенно неприятной. Семейная рана все еще болела и кровоточила, и распространяться на эту тему она не хотела и не могла. Мэйсон решила ограничиться полуправдой:

– Собственно, рассказывать почти не о чем. Мой отец пал жертвой Гражданской войны. Мама оставила после себя небольшое наследство, на которое мы и жили. Пять лет назад, когда мама умерла, мы с Мэйсон разделили материнское наследство. Она уехала в Париж, взяв себе половину, а я осталась жить в Америке.

– Вы были близки с сестрой?

– Да, были в юности. Но интересы у нас всегда были разными. После того как Мэйсон уехала в Париж, мы фактически потеряли связь друг с другом. Однако примерно год назад она написала мне, попросив сохранить у себя несколько ее картин.

– Как вы думаете, что подвигло вашу сестру на то, чтобы посвятить себя искусству? Что явилось побудительной причиной к такому фанатичному стремлению к самовыражению?

Вопрос оказался глубже, чем она ожидала. Мэйсон взглянула на Ричарда и увидела, что он тоже с интересом ждет ответа.

– Наша мама была художницей-любительницей. Она рисовала главным образом пейзажи. Ей хотелось привнести в этот мир больше красоты. Но ее желание так и осталось неисполненным. Никто не понимал маму. Наш отец не одобрял ее увлечения и считал, что она попусту тратит время. Ее считали странной. Соседи смотрели на нее искоса, чурались ее, и в конечном итоге это надорвало ее сердце. – В голосе Мэйсон слышался надлом. Она успела пожалеть о своей откровенности и потому, переведя дух, быстро закончила: – Полагаю, Мэйсон хотела сделать то, что не удалось ее матери, воплотить в жизнь ее устремления.

Мэйсон замолчала, надеясь, что следующий вопрос уведет их от опасной темы, но Катбер сказал:

– Тогда центральной фигурой в работах Мэйсон является ее мать, а фон символизирует те косные силы, что делали вашу мать изгоем.

– Наверное, – сказала Мэйсон. Она чувствовала себя не в своей тарелке.

Катбер подумал немного и покачал головой:

– Ваши доводы убедительны, но вопрос не меняется: останется ли Мэйсон Колдуэлл в анналах истории или лишь промелькнет и исчезнет, как солнечный зайчик?

– Но вы и сами видите, – хриплым от избытка чувств голосом заговорил Ричард. – История Мэйсон Колдуэлл не может не затрагивать самые тонкие струны человеческой души. В попытке продолжить дело матери, в попытке доказать справедливость ее притязаний она сама навлекла на себя остракизм и унижение. Она стала мученицей сродни первым апологетам Христа. И в конечном итоге на ее долю выпало больше страданий, чем на долю ее матери. Мы все чувствуем силу ее жертвенности. Кто из нас в свое время не впадал в отчаяние, страдая от непонимания тех, кто нас окружает? Кто из нас не знает, что такое оказаться один на один с враждебным миром, когда идти не к кому, когда никому нет дела до твоих горестей? Когда тебя никто не любит, когда рядом нет никого, чей голос мог бы тебя поддержать? Когда никто не произнесет таких нужных и таких простых слов, как «я тебя понимаю»? Любой, кто посмотрит на ее картины, увидит в них одиночество и боль сродни его собственным. О, в этих картинах есть нечто большее: это та сила, что способна трансформировать одиночество и боль отдельного человека в великую силу искусства. Ни один художник нашего века не имеет достаточного потенциала, чтобы оказывать такое воздействие на человеческую душу.

За столом воцарилась тишина.

Заерзав на стуле, журналист деликатно откашлялся и спросил:

– Так каковы конкретно ваши планы по представлению картин?

Ричард закинул руку за спинку своего стула. Вновь в его манерах появилась обычная непринужденность.

– Если остановиться на главном, то мы надеемся взять те восемнадцать картин, что сейчас находятся в галерее Фальконе, и добавить к ним примерно дюжину тех, что Эми хранит у себя в Штатах. Есть еще несколько картин, которые Мэйсон раздала или выменяла на еду за те годы, что жила в Париже. Эти картины мы тоже попытаемся раздобыть. Таким образом, мы хотим собрать все картины Мэйсон Колдуэлл вместе, в одной коллекции, и представить их на выставке в одном павильоне. Естественно, это займет некоторое время. Чиновники от комитета чинят препятствия. Но я уверен, что мы добьемся своего. И, зная силу убеждения ваших слов, я уверен в том, что ваша статья поможет их переубедить.

Катбер засмеялся:

– Но выставка открывается через месяц. Как вы сможете за столь короткий срок раздобыть картины и построить павильон?

– К открытию мы, конечно, не успеем. Но выставка продлится несколько месяцев, и настоящее, сакральное открытие выставки состоится не раньше 14 июля. Тогда, в столетнюю годовщину Республики, когда весь Париж будет праздновать, когда состоится театрализованное представление со взятием Бастилии, гулянья и фейерверки, вот тогда все и начнется всерьез. А мы постараемся успеть все закончить незадолго до главного юбилея Франции, скажем 21 июня.

– Допустим. А потом? Потом куда уйдут картины?

– Это решать Эми. Картины принадлежат ей. Я надеюсь, что картины не разойдутся по частным коллекциям, не попадут в руки спекулянтов, но станут достоянием той организации, которая сможет достойно ими распорядиться, показать их миру.

– Как насчет правительства Франции? Вы, полагаю, знаете, что французские законы обязывают музеи действовать так, чтобы лучшие произведения французских мастеров оставались в стране, перекупая их у иностранных коллекционеров.

– Я знаю. Но даже если эти картины были созданы во Франции, они принадлежат кисти художницы-американки.

– Это так, но французы довольно странный народ. У них на этот счет может быть иное мнение.

Мэйсон никогда о таком не слышала.

– Вы хотите сказать, что даже если кто-то купит картину, французское правительство может выдвинуть встречное предложение и оставить картину у себя?

– Только если картина написана французом, – заверил ее Ричард. – Я не знаю случаев, когда Франция присваивала бы картины американских художников, даже если они долгое время жили во Франции.

Официант принес счет, и Ричард подписал чек. Катбер между тем сделал еще несколько записей в блокноте и улыбнулся:

– Должен признаться, Ричард, это будет статья что надо.

– Я так и подумал. Естественно, я хотел, чтобы вы услышали ее первым. Как ты думаешь, старина, когда она выйдет в свет?

– Не могу сказать. Надо посмотреть, что скажут мои лондонские редакторы. – Катбер обернулся к Мэйсон. – Приятно было познакомиться с вами, мисс Колдуэлл. Я должен сказать, что вы представляете свою сестру весьма элегантно.

– Еще бы! – сияя от гордости, подтвердил Ричард.