Ради тебя одной - Иосиф Гольман Страница 22

Минут пять я просто сидел на высоком барном стуле, знакомясь с обстановкой. Охранник в дверях не был мне страшен. Еще два бандюка – за столиком у двери, ведущей наверх, в тайные покои. Остальные были мелкого и среднего ранга уголовные авторитеты и авторитетные коммерсанты, тоже невысокого пошиба. По-настоящему важной публики видно не было. А может, мне это так казалось, из-за личного неважного отношения к данному небогоугодному заведению. Наверное, шишкари тоже захаживали сюда, но не через общий вход.

Алька нарисовала замечательную схему, недаром училась в таком институте. В покои, будь они неладны, вели по крайней мере два входа. И три выхода. Вход-выход у столика бандюков, еще один вход-выход с улицы, обычно закрытый и контролируемый булавочной видеокамерой. И узенькая замаскированная лестница, соединяющая личную комнату Блондина с подвальным помещением. Для входа не предназначена, только для экстренного покидания: подвал находится в соседнем ветхом строении, метрах в тридцати от входа в заведение. Именно около него, только чуть подальше, за углом, я оставил Вовчика и «девятку». Там охраны нет, зато есть сигнализация, а ВОХР приезжает через пять-десять минут.

На этом держался и весь мой план: войти через тот вход нельзя, а выйти, пожалуй, можно. Если соединить умение с везением.

С последним, похоже, не получается: ко мне вразвалку направился один из двух бандюков. Средний рост, много мышц и еще больше гонора. Справка о судимости – на обеих руках. И в вырезе рубашки тоже. Когда такой человек к тебе подходит, принято пугаться. Поэтому я испугался.

– Ты кто? – просто спросил бандюк.

Я нервно подавился водкой:

– Тьфу ты, напугал!

– Не ссы! – заржала «торпеда». – Здесь все свои. Кроме тебя, – внезапно добавил он, сделав страшное лицо. Никаких особых усилий для этого ему не потребовалось.

Я испугался еще сильней.

– Почему же не свой? – плаксиво обиделся я. – Меня Леха привел, мой кореш.

– Какой Леха? – уточнил бандюк.

– На воротах, – показал я на охранника. Благодаря моде на татуировки я знал его имя, не заглянув в паспорт.

– Эй! – Бандюк поманил пальцем охранника, смотревшего в нашу сторону. Вот и назрел первый кризис. Что перевесит: осторожность или жадность? Точнее, жадность с трусостью: ведь деньги-то он у меня уже взял и внутрь пустил! Сознается или нет?

Великая вещь – жадность с трусостью: Леха охотно подтвердил наше корефанство.

– Гут, – сказал бандюк. Он и по-немецки, оказывается, может.

– Можно вас угостить? – суетливо подмазался я.

– Валяй, – милостиво разрешил «бычок» и пошел к своему столику.

Я попросил лысого бармена налить еще две водяры. Зарядить их клофелином из пузырька с пипеткой – а я все свое ношу с собой – было просто детским фокусом.

Пару слов о страхе. Я – нормальный человек, несмотря на все рапорты Марка Лазаревича Ходецкого. Я боюсь боли. Боюсь умереть. И я боюсь бандюков, которым несу клофелин. Но боюсь как-то очень осознанно, без дрожи в коленках. Просто я понимаю их опасность, вот и все.

Можно, конечно, выбежать из кафе, впрыгнуть в машину к Вовчику и умчаться. Это один выход из страха. Если идти по этому пути, проще было бы и не приезжать.

Я – приехал.

Потому что, кроме страха, я еще испытываю гнев. И ненависть. Это со мной было много раз. Гнев и ненависть у меня сильнее страха.

А вот что впервые – я испытываю любовь. Два бандюка или восемь – в принципе не имеет значения. Просто я буду в два раза – или в восемь – хитрее и осторожнее. Я буду очень опасен для них.

Я уже для них смертельно опасен.

«Быки» явно посмеивались над перетрусившим фраером, попавшим на бал не по своему рангу. В их мире иерархия соблюдается построже, чем в отделе дипломатического протокола.

Они успели рассказать мне пару страшных историй, а потом – предусмотрительным везет – один захотел пописать. Я тоже. Мы ушли, а вернулся я один.

– Где Колян? – подозрительно спросил второй.

– Живот чистит, – объяснил я, не став говорить о крепком ударе маленьким, но тяжелым вольфрамовым прутком, обернутым в тряпку и полиэтилен. Туша лежит, запертая в кабинке – пришлось заняться акробатикой, – и встанет еще не скоро. А голова будет болеть совсем долго.

Кое-что меня все-таки тревожит. И не реакция его дружка – это быдло все схавает, – а моя собственная реакция. Ударил я расчетливо, точно. Но, увидев кровь, ударил еще дважды и остановился лишь нечеловеческим напряжением. Что, как волк, среагировал на кровь? «Нет, нет, я не псих», – успокаиваю сам себя. Я их всех ненавижу и всегда ненавидел. Но эти гады мучили единственного в мире человека, которого я люблю. Вот и сорвался.

Подобные рассуждения слегка сняли напряжение. И все же тревога не отпускает. Я ведь не забыл мрачное предсказание Ходецкого М.Л.

Второй допивает водку.

– Что-то Коляна долго нет, – замечает он. Но ему уже не до Коляна. Он очень хочет спать. Смертельно хочет, я бы сказал.

Я встаю, обнимаю его под мышки и затаскиваю в дверь, которую он сторожит. Сторожил.

– Идем, идем, – подбадриваю его и тащу по лестнице на второй этаж. Если кто-нибудь попадется по дороге, скажу, что мужику стало плохо, ищу помощи. Но никто не попадается.

В узкий недлинный коридор выходит несколько дверей. Ремонт здесь был явно не евро, и чем занимаются за дверями, я слышу отчетливо. Это меня ранит.

С полминуты прислушиваюсь к тишине за одной из дверей, затаскиваю туда кабана и пускаю в ход дубинку. Он даже не вскрикнул. Заталкиваю тело под кровать и, вновь прислушавшись, выхожу в коридор.

В торце – тоже дверь. За ней, в соответствии с Алькиной схемой, крошечная приемная с очередным дебилом и кабинет Блондина.

Никогда не надо принижать соперника! Юноша оказался вовсе не дебилом, с очень пластичными и быстрыми мышцами. А его внешняя утонченность, даже женственность (Алька говорила, что Блондин любит всех подряд: и мальчиков и девочек) чуть не стоила мне жизни – так быстро и грациозно он выхватил пистолетик. Ого, вот это уже экзотика! Маленький немецкий «вальтер ППК». Калибр 7.65. Я не успел устранить парня, но и он не успел выстрелить: дубинка ударила по стволу на мгновение раньше, выбив оружие.

Вот тут утонченность ему повредила: надо было просто тупо заорать – двери, ведущие в кабинет Блондина, в отличие от коридорных были настоящие, двойные и звукоизолированные. Шума возни точно не услышишь, только крик. А кричать юноша застеснялся. Не так это и просто, ни с того ни с сего вдруг заорать. Нас, например, специально учили боевому крику. А его вот – нет.

Против этого парня у меня почему-то злости не было. Может, потому, что он голубой и не мог обидеть мою Альку. Ему просто не повезло: он оказался среди врагов. Дубинка – уже без тряпки, где-то потерял – хрястнула по его черепу и с характерным звуком проломила кость. Надо долго тренироваться на муляже, чтобы после такого удара не застонать от ужаса содеянного. Я тренировался долго…

Конец ознакомительного фрагмента