Синдром Фауста - Джоэль Данн Страница 23

Я чувствовал, как накапливается во мне злость.

– Так уж устроен мир, Руди, – нравоучительно изрек Чарли и наморщил лоб. – Выигрываешь в удобстве, но проигрываешь в свободе. Это – как закон физики…

Уж этого я не мог снести.

– Эй-эй-эй! – подпрыгнул я на сиденье. – Ты что, в пророки подался, что ли? Не будь ханжой, Чарли! Тоже мне – нашел с кем блудить: с моралью?! Да эта блядь подмахнет любому, кто больше даст…

– Обиделся! – усмехнулся он.

– Нет, – успокоился я сразу: не мог я на него злиться. – Это так, ради справедливости… Скажи, а тебе самому не хотелось бы стать молодым, красивым, обаятельным?

Чарли вздохнул и включил дворники, хотя не было никакого дождя.

– Видишь ли… Я, конечно, совсем не против комфорта. И спокойствие тоже любою. Но менять реальность на мираж не собираюсь… Ладно, хватит пререкаться. У меня камень с души свалился, что ты выбрался…

Тут перед нами снова появилась изукрашенная в немыслимые цвета консервная банка на колесах, и молодой негр перекрыл нам дорогу.

– Ты только посмотри на себя, клоун сраный! – заорал он, пританцовывая на своем сиденье. – «Ягуар» у тебя белый, но рожа все равно черная. Хочешь, я трахну твою лакированную любовницу в жопу?

Чарли, не моргнув глазом, пропустил наглеца, и тот, горделиво жестикулируя, обдал нас облаком вони и дыма.

– Можно подумать, у тебя нет комплексов, – напомнил я Чарли. – Да посмотри ты только на свой «Ягуар»… На этот твой бриллиантовый перстень… На костюм от Версаче…

Он сокрушенно вздохнул:

– Наверное… Но на самом деле все куда проще: когда растешь в трущобе, дороже ценишь комфорт.

Это было уже слишком:

– Неужели? – подыздевнулся я. – Нищета, в которой рос ты, была обычной, понял? Банальной! Как у всех! А вот та интеллигентская нужда, которой я нажрался до отвала, в тысячу раз унизительней и хуже…

Ему надоел наш спор:

– Все, хватит, Руди! Отбой, баста!

Но меня обуяло какое-то словесное буйство. Словно внутри внезапно начал извергаться слезливый вулкан.

– Знаешь, что это такое? Когда стесняешься самого себя… Кладешь кусок хлеба в рот, как деликатес, а о тряпке мечтаешь, как о чем-то несбыточном…

Чарли не знал, как меня остановить, и призвал на помощь Розу:

– Но ведь Роза обшивала в Румынии партийную элиту…

Мне было так жаль себя, что я чуть не всхлипнул:

– А что это меняло? На тебя когда-нибудь смотрели как на лакея?

– У лакея тоже есть свое собственное достоинство, – поднялся Чарли над окопом с белым флагом примирения в руках. – Но он не демонстрирует его, когда на службе…

Слава богу, мы уже были на стоянке, и он затормозил. Мы вышли из машины, и Чарли скрежетнул ключом дистанционного управления. Одетый, как лорд-канцлер, клубный швейцар перед входной дверью склонился перед нами так, как если бы мы были двумя монархами. Чарли сунул ему в карман банкноту и небрежно прошел мимо. Я решил нанести ему внезапный элегантный удар. Тогда ведь победа по количеству очков будет присуждена мне.

– Во сколько тебе обходится в год это пижонство? – с невинным видом спросил я.

– В семьдесят пять тысяч, – недовольно буркнул он.

Я заржал в полный голос. Чарли даже обернулся проверить: как на мое ржание среагировали старые клубные жопы, привыкшие к тишине и благопристойности.

– Ублажаешь свое эго? Память о том, что в дни твоей молодости тебя бы не пустили сюда на порог?

– Ну, и тебя тоже: ты ведь наполовину еврей, – парировал он мгновенно.

И, пользуясь случаем, добавил:

– С этой точки зрения – не так дорого…

Внезапно перед нами возник метрдотель во фраке и белых, как у меня, перчатках. Встав в позу скрипичного ключа, он что-то зашептал Чарли на ухо. Тот согласно кивнул головой.

Я с любопытством оглядывал зал. Дизайн подчеркнуто старомодный. Мебель слишком массивна. Рамы с пейзажами на стенах так же тяжеловесны, как и живопись. Чарли заметил мой взгляд.

– О’кей, оставим все это: у тебя есть какие-то планы?

– Нет, – честно признался я.

– Желания?

Я оживился:

– О, этого в избытке, Чарли…

– Тогда не так страшно, – усмехнулся он. – Поделишься?

– Почему же нет? – пожал я плечами. – Плюнуть на опостылевший университет. Забыть о семье, которой фактически давно не существует. И заняться тем, что профукал.

– Ты что, и впрямь собираешься стать за дирижерский пульт?

Я пожал плечами и театрально вздернул брови:

– Неважно. Просто хочу гореть, а не тлеть. Летать, а не ползать. Выразился ясно?

– Уж куда ясней, – усмехнулся он. – Только ты чего-то недоговариваешь…

– Не придумывай.

Подоспел официант с бутылкой вина и плеснул на донышко бокала. Чарли сосредоточенно зажмурился и втянул глоток. Чуть прополоскав рот, он, немного подождав, кивнул:

– Порядок!.. Какого года?

– Девяносто пятого, – ответил официант учтиво.

Он еще немножко поколдовал с бокалами, полюбовался на них издалека и отошел. Откинувшись на спинке неуклюжего и громоздкого стула, Чарли поскреб лоб:

– Ничего я не придумываю. Просто хочу понять: ты что, собираешься возвратиться туда, в те наши далекие годы?

Мне стало неприятно: он угодил в точку. Я взял со стола свой бокал с вином и слегка звякнул им по его бокалу.

– Чир! [9]

Он кивнул.

Но неприятное ощущение исчезло, когда он проказливо качнул головой и улыбнулся.

– А знаешь, если бы тогда не ты и не твой кларнет, никаким врачом я бы не был. Ведь пока я готовился к экзамену, ты работал за двоих.

Я пренебрежительно махнул рукой. Он подумал о чем-то и, снова улыбнувшись, только на этот раз с грустцой, спросил:

– А Лолу ты вспоминаешь иногда?.. Вот ведь кто тебя любил!

Я слегка растерялся, но тут же взял себя в руки:

– Оставь сантименты для своих дамочек, Чарли, – буркнул я. – Они размягчают слезные железы и вагину, но у мужчин от них не стоит…

Он скривился и был прав: я сморозил пошлость.

– Почему этот гомик пялит на меня глаза? – показал я глазами на борова за соседним столом в оглашенно дорогом костюме и с золотым «Роллексом» на руке.