Ночь печали - Френсис Шервуд Страница 23

— Франсиско, — окликнул его отец Ольмедо. — Не отставай.

— Замечтался, — бросил Ботелло.

Иногда Франсиско называл предсказателя «сеньор дьявол», но он знал, что они оба, христианин и язычник, родственные души. У Франсиско была небольшая книжица, на листах которой он делал наброски новых для него растений и животных. А еще он пытался расспрашивать рабынь о том, как называются предметы на их языке, предметы их мира. Иногда Ботелло брал листок, пробовал его на вкус кончиком языка, а затем растирал пальцами, вдыхая аромат. Он искал растения, вызывающие галлюцинации, видения, возбуждение и экстаз. Он хотел найти бутоны радости, семена счастья, грибы блаженства, которые ацтеки называли плотью богов. Франсиско тоже восхищал мир природы, но он жаждал более простых удовольствий, он хотел классифицировать, сравнивать, сопоставлять, объяснять. Иногда он казался себе вторым Адамом, дарящим имена растениям и животным нового Эдема и несущим слово Божьей милости людям.

— Франсиско, брат мой, — мягко сказал Ботелло, обнимая друга за плечи. — Ты должен торопиться. Кортес не станет ждать тебя. Им правит власть часов и суетность каждого дня. Он хочет внести свое имя в книгу истории.

— Ты видел те головы на ступенях, Ботелло?

— Да, видел, mi amigo. Держи свои мысли при себе и делай вид, будто тебя ничто не удивляет.

Не только переплетения цветов и высокие деревья сапоте приветствовали их, когда конкистадоры вошли в город. Маленькие короткошерстные собачки махали хвостами и прыгали, вне себя от радости. Навстречу конкистадорам вышла толпа женщин и детей, тепло приветствовавших их, а вокруг мягко шуршали звуки нежного языка науатль, где «с» сливалось с «ш», а «о» звучало протяжно, и лишь резкое «и» скользило по безмятежности вод речи. Индейцы не боялись лошадей, скорее животные приводили их в восторг, как и перезвон колокольчиков на лошадиных шеях. Великолепие испанцев вызывало у жителей Семпоалы благоговение.

— Нуньес, который час?

— Уже вечер, сеньор Кортес. — Даже Нуньеса очаровала непорочность этого народа и места, и потому сейчас он не хотел никакой точности.

— Стоять! — крикнул Кортес.

— Стоять! — пронеслось по рядам войска.

Испанцы ждали на городской площади прибытия касика и старейшин Семпоалы. Вскоре послышались резкие звуки костяных и деревянных свистков, предваривших величественное появление группы аристократов. Из-за белых хлопковых накидок, скрепленных на плечах, набедренных повязок, напоминавших короткие тоги, и сандалий они показались Франсиско похожими на древнеримских философов. Исла обратил внимание на то, что их губы над основанием зубов были проколоты штырями. Ему они показались похожими на шакалов. Альварадо удивили их прически: будто они надели на головы перевернутые миски, покрытые черной краской. «Словно рыцари короля Артура», — шепнул Аду Куинтаваль. Аду же подумал, что их волосы похожи на черепах, усевшихся им прямо на голову, а еще они похожи на хижины племени гауза, живущего на реке Нигер. Кортеса заинтересовали их золотые серьги, настолько тяжелые, что они оттягивали мочки ушей к плечам. Один из аристократов что-то сказал, и вперед вышли слуги, несшие горшки с благовониями, подвешенные на веревках, и стали раскачивать эти горшки перед испанцами, словно служа рождественскую мессу. Затем четверо носильщиков внесли полотняный гамак, в котором лежал касик. Касик был настолько огромен, что не мог ходить. Франсиско заметил, что этот человек даже толще его. Чтобы встать на ноги, вождю пришлось прибегнуть к помощи нескольких силачей, вытащивших его из гамака. Агильяр, ставший их переводчиком, снял свой бархатный берет с пером и церемонно поклонился до земли, красиво согнув ноги.

— Да, Агильяр уже явно не тот заблудившийся полуголый беглец, которого мы нашли на побережье, — шепнул Аду Куинтаваль. — Выглядит он по-дурацки, смехотворно, как шут. Голым он мне нравился больше.

Аду был с ним согласен. Он не понимал, почему испанцы одевались подобным образом на такой жаре. А самым отвратительным в полном боевом облачении Аду считал деревянный гульфик, который ему приходилось надевать на член, так что тот казался больше. Простая набедренная повязка намного удобнее, хотя она и не защитила бы его в бою.

Франсиско тоже был согласен с Куинтавалем в том, что Агильяр лучше выглядел голым. В конце концов, святой Франциск часто снимал с себя одежды, чтобы отдать их бедным, и ушел из отчего дома, ничего с собой не взяв.

Когда касик Семпоалы начал говорить, Агильяр наклонился вперед, пытаясь уловить хоть одно знакомое слово языка майя, он хотел понять, что же говорит касик, но в итоге лишь покачал головой. Он не понимал ни слова.

— Ты же и предложил отправиться в этот город, Агильяр, — возмутился Кортес. — Я думал, что ты их понимаешь.

— Я не знаю язык науатль. Я говорю на языке майя.

— О господи, Агильяр, ну почему они все не говорят на одном языке? Они же индейцы. Индейцы есть индейцы.

— А вы разве не помните, что они не считают себя одним народом, команданте? Французы тоже белые, но на испанском не говорят.

— А зря.

Толстый касик снова что-то произнес.

Вид у Агильяра стал совсем беспомощный.

— Вождь спрашивает, откуда вы пришли, — донесся чей-то голос из-за спин испанских солдат. — Касик Семпоалы спрашивает, Кетцалькоатль вы или нет.

— А кто ты? — опешил Кортес. — Выйди вперед, покажи свое лицо.

Ему никто не ответил.

— Агильяр, скажи на языке майя: кто ты? Выйди вперед.

— Кто ты? — сказал Агильяр на языке майя. — Выйди вперед, и тебя наградят.

Вперед никто не вышел, но солдаты загомонили, зашептались.

— Cállese! [22] Замолчите! — скомандовал Кортес. — Агильяр, скажи: выйди вперед или тебя накажут.

Солдаты расступились, пропуская одну из рабынь, привезенных из Табаско. Она подошла к офицерам и касику с его свитой.

— Ты знаешь язык науатль? — Кортес покосился на Агильяра. — Она что, владеет языком науатль? Поговори с ней, она же рабыня-майя.

— Я говорил с ней на языке майя, — возразил Агильяр. — Я не знал, что ей известен науатль, язык народа мешика.

— Как ее зовут?

— Малинцин.

Кортес увидел ту самую девушку, что так понравилась ему, ту самую, с блестящими волосами и глазами цвета полуночи. Он не взял ее в наложницы, а отдал Пуэртокарреро, чтобы она не попадалась ему на глаза и он мог воспользоваться ею, когда у него появится больше времени.

— Пусть скажет толстому касику, ленивой жирной туше с отвратительными отметинами на лице, что мы, Кетцалькоатль, почитаем и приветствуем его, — велел Кортес Агильяру на испанском. — Пусть скажет, что мы хотим остаться здесь на несколько дней. Мы все очень голодны и готовы сожрать целого медведя.