Любовь без границ - Джоанна Троллоп Страница 25

Кейт внимательно посмотрела на него. Он улыбался, но взгляд был серьезным, почти просительным.

— Расскажите все, что считаете нужным, — смягчилась она.

— Я никогда не хотел преподавать, просто не мог себе представить расставания с Оксфордом, — начал Марк, и было видно, что это не заранее подготовленная речь, что он только теперь старается уложить мысли в слова. — Вы сама из Оксфорда и знаете, что это такое: особенный мир, царство знаний. Ну так вот, я поддался очарованию Оксфорда и остался тут насовсем. В Осни у меня симпатичный домик в два этажа, места хватает, и работа не оставляет желать лучшего. Что сказать о личной жизни? Девушка, с которой я заходил тогда в пиццерию, была больше для тела, чем для души, и вообще с настоящей любовью в моей жизни напряженно. Были влюбленности, да и те во времена бурной юности. Мои предпочтения: джаз, кино и готовка… да, и в самое последнее время рыжеволосые женщины.

— Боюсь, я не смогу так разложить все по полочкам, — сказала Кейт, против воли улыбаясь. — Мне недоступен систематический подход.

— Вот и хорошо. Не нужно для меня раскладывать все по полочкам. Предпочитаю выяснить сам. Шаг за шагом. — Марк взглянул на часы. — Большая перемена на исходе, и мне пора бежать, но… — он поймал взгляд Кейт, — в понедельник у меня полдня свободных. Вы не против снова встретиться? В смысле я прошел этот тест?

Она помолчала, раздумывая. Марк поднялся, натянул куртку и склонился к ней, уперев ладони в стол.

— Ну же, Кейт, решайтесь! Нельзя все время жить с заткнутыми ушами. Пора послушать, как шумит ветер перемен.

* * *

До Северного Оксфорда Кейт пришлось ехать в переполненном автобусе. В Мэнсфилд-Хаусе она не была целую неделю. До сих пор ей не случалось так пренебрегать своими обязанностями, и сознание этого лежало на совести тяжким грузом. Кейт была уверена, что в Мэнсфилд-Хаусе снова обретет себя — в знакомом окружении станет ясно, что переоценивать нечего, что прежняя система ценностей остается в силе. Стоило бы также объясниться с Хелен.

Если бы Кейт спросили, что такое Хелен, она бы не затруднилась в ответе: сильная личность — неутомимая, целеустремленная, яркая натура. Хелен внушала восхищение тем, кто был на ее стороне баррикад, и наводила ужас на тех, кто был по ту сторону. Вечно в работе, в борьбе за справедливость, она так и не завела детей, а муж, до отвала наевшись ее отлучек, в конце концов подал на развод, навеки поселив в ней уверенность, что мужчины в принципе не способны на серьезные отношения, что это слабый пол, с которым лучше не связываться. По натуре темпераментная, с тех пор Хелен меняла любовников, предпочитая молодых и сексуально ненасытных. Как правило, очередной любовник мнил себя тем единственным и наивно верил, что ему выпал счастливый билет. Однако увлечения Хелен не длились долго, и скоро он уже ходил в шоке, не понимая, откуда обрушился удар. Почти каждый из этих бедняг какое-то время крутился вокруг Мэнсфилд-Хауса, надеясь хоть мельком увидеть предмет своего обожания, и приставал к Кейт, вопрошая, что он сделал не так. Довольно скоро она уяснила, что прямой ответ при всей своей резкости срабатывает лучше всего.

— Извини, Мэтт (Джон, Пол и так далее), ты ее просто утомил.

— Утомил?!

— Ну да.

— Господи, да ведь она неутомима!

— Только в работе.

— То есть… в смысле… я ей надоел?

— Увы.

— Я могу пойти работать! Уже не буду болтаться без дела!

— Мне очень жаль, но это ничего не изменит. Когда Хелен кто-то надоедает, она уже не может его видеть.

— Его? Речь только о нас, мужиках? Ей не надоедают эти побитые бабы?

— Нет.

— Она что, лесбиянка?

— Нет.

— Тогда я пас!

— Давно пора. Только это тебе и остается.

Кейт относилась к Хелен с большим теплом, видя в ней прирожденного лидера, совершенно неспособного быть на вторых ролях. Сама Кейт ничуть не возражала быть ведомой, получать приказы, оставаться в тени… ну, или ей так казалось в течение пяти лет. По крайней мере она могла позволить себе роскошь являться в Мэнсфилд-Хаус только по определенным дням и даже в такие дни знала, что вечером со спокойной совестью закроет за собой дверь. Отчасти именно это понуждало приходить туда как можно чаще. К тому же это было единственное, за что Кейт себя ценила, единственное, в чем по-настоящему преуспела. У нее были для этого все необходимые качества: уравновешенность, добросердечие, мягкость в общении, а главное, неисчерпаемое терпение (ведь не так просто убедить женщину бросить все, чтобы можно было начать сначала).

— Вы не знаете, каково это! — говорила очередная подопечная. — Вы не такая, вам не дано понять, что можно ценить себя очень мало, так мало, чтобы думать: я не заслуживаю ничего лучшего.

Разумеется, Кейт не знала, каково это. Откуда ей было знать после восьми лет жизни с внимательным, великодушным человеком, который уважал ее настолько, чтобы и ей внушил самоуважение. Она просто не могла представить, что такое постоянный страх.

— Вы не поверите, но это облегчение — когда тебя наконец ударят, — сказала как-то одна из женщин. — По крайней мере больше не надо ждать, что это вот-вот случится. Ожидание страшнее всего.

Кейт никто не ударил ни разу в жизни. Хелен, понятное дело, тоже, и она часто повторяла: «Поэтому мы в долгу перед теми, кому не так повезло». И Кейт разделяла эту точку зрения — не просто разделяла, а была всей душой благодарна судьбе за то, что у нее есть шанс помочь.

Однако теперь, в автобусе, уносившем ее все дальше по Вудсток-роуд, она не чувствовала былого подъема, вообще не чувствовала ни малейшего желания снова оказаться в Мэнсфилд-Хаусе. Она по-прежнему была противницей домашнего насилия, но только разумом. Точно так же и с Джеймсом: она по-прежнему ценила его за все хорошее, но больше не умела тянуться к нему душой. «Что же это у меня с чувствами? — спрашивала она себя. — Неужели совсем умерли?! Или это просто страх… но перед чем? Перед изнанкой жизни? Нет, не может быть. Я же не боялась ее раньше, почему вдруг должна бояться теперь? Старость, вот чего я боюсь до дрожи в коленках! А почему боюсь, не знаю. Знаю только, что именно это толкает меня прочь от Джеймса».

Остановка была почти у самого перекрестка Вудсток-роуд и Сент-Маргарет-роуд. Кейт помедлила на мокром тротуаре, исполненная бессмысленной зависти ко всем тем, кто остался в автобусе и ехал теперь дальше на север, к своим ничем не примечательным жизням, в которых, однако, было куда меньше путаницы и проблем. Резкие порывы холодного ветра секли ноги крошкой гравия, бросали под них обрывки бумаги. Почему-то Кейт вспомнился Марк. Тридцать два года всего-то. В тридцать два она еще чувствовала себя молодой, она была счастлива. «Дура! — со злобой подумала Кейт. — Избалованная, неблагодарная дура!» Она поправила сумку и решительно зашагала к месту своего назначения.

Мэнсфилд-Хаус встретил ее суматохой. Один из мужей: щупленький бледный мужчина, на вид непригодный даже на то, чтобы прихлопнуть муху, явился требовать назад свое семейство. По несчастливому совпадению кто-то оставил входную дверь незапертой, и он не преминул этим воспользоваться. Жену он нашел в комнате, которую она делила с другой женщиной и ее детьми. Опять-таки очень некстати она оказалась одна — заправляла постели, держа на бедре едва начавшего ходить младшенького. Начав с клятв и заверений, муж скоро перешел к угрозам, потом стал размахивать кулаками, и вот это уже сломило сопротивление несчастной женщины. Когда он тащил ее, рыдающую, вниз по лестнице, это наконец привлекло внимание остальных. Началась потасовка. Муж вцепился в жену как клещами, и чтобы его оторвать, потребовались усилия трех женщин. Все дети при этом высыпали из своих комнат и молча наблюдали за этим жутким и до слез знакомым зрелищем. Когда худосочного агрессора наконец удалось вытолкать за дверь, старший из его маленьких сыновей, совсем растерявшись, выскочил за ним, и все началось по новой.