Зимняя корона - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 26

Генрих погрыз костяшку большого пальца и принялся в раздумьях мерить шагами комнату. Он представил, как его повзрослевший старший сын торжественно выезжает со свитой, а знаменосцы держат в руках штандарты Франции и Англии на длинных древках. Неожиданно тот случай в соборе, когда ребенок пожелал сохранить корону при себе, показался ему предвестием будущего величия.

– Затея в самом деле дальновидная, – кивнул он. – Но вот согласится ли Людовик?

– Сир, я не решился бы волновать вас пустой надеждой, не будь уверен в успехе. Если мы должным образом представим это предложение королю Франции, он увидит, что оно сулит взаимную выгоду. Его дочь будет королевой Англии, а внук сам сможет взойти на английский трон, так же как ваш – на французский.

Генрих удивленно поднял бровь, но рассмеялся:

– Нам придется взять Маргариту на воспитание при дворе и взращивать в наших традициях, чтобы из нее вышла настоящая англичанка.

– Сир, это само собой разумеется. Если мы успешно провернем это дело, то французскому королю не удастся выдать дочь за другого принца, который может в будущем навредить нашим интересам.

– Томас, я не глупец, – сердито оборвал канцлера Генрих. – План хорош. Приступай, полагаюсь на твой дар убеждения, но держи меня в курсе.

Бекет поклонился:

– Будет сделано, сир.

Король снова прошелся по комнате, потом повернулся к канцлеру:

– Но держи язык за зубами. Пока мы не будем уверены, что дело выгорит, нет необходимости ставить в известность королеву и интересоваться ее мнением.

Бекет ответил плутоватым взглядом:

– Прекрасно понимаю, сир. – Он поклонился.

– Другого я от тебя и не ждал.

Король похлопал Бекета по плечу, и тот удалился.

Потирая руки, Генрих послал одного из пажей привести новую девицу, которую он присмотрел недавно среди обретающихся при дворе потаскух. Когда она проплывала мимо, волосы ее колыхались, как поле зрелой пшеницы, и король приберег ее для себя в качестве вознаграждения за труды. Нынче ночью он сполна насладится сбором сладкого урожая с этого поля.

* * *

Алиенора стояла у окна с открытыми ставнями, подставляя лицо приятному ветру, проникающему с улицы в комнату. Был конец мая, но солнце палило, как в середине лета. Алиенора, на седьмом месяце беременности, вся промокла от пота и изнемогала от жары, хотя одета была только в льняную шемизу и легкое шелковое платье. До разрешения от родов оставалось еще два месяца. Думать об этом было невыносимо.

Вошел Варен, управляющий ее двором, поклонился и сообщил, что канцлер просит об аудиенции. Не отворачиваясь от окна, Алиенора прикрыла глаза и издала тяжелый вздох.

– Пригласи его, – помолчав, сказала она, собралась с силами и обернулась к Томасу Бекету, который появился на пороге.

Наряд его, как обычно, был безукоризненным – блио из превосходной материи с широченными рукавами, так что канцлер занимал вдвое больше места, чем требовалось его щуплому телу. Из-под рукавов и над воротом верхнего платья выглядывала белая льняная котта. На среднем пальце правой руки сверкал перстень с зеленым бериллом.

– Госпожа, – Бекет поклонился, – простите, что докучаю вам в такой жаркий день.

– Уверена, вы прибыли не для того, чтобы просто посплетничать, милорд канцлер. Чем могу помочь вам в отсутствие мужа?

Всем было известно, что Генриха нет в замке. На этот день намечалась королевская охота, но оказалось слишком жарко, и Алиенора подозревала, что супруг загонял в силки какую-нибудь смазливую дичь в женском обличье. Недавно Алиенора просила Томаса, чтобы в ее комнату принесли побольше ламп, но такие обыденные поручения всегда выполнялись слугами и личного присутствия канцлера не требовали.

– Госпожа, я здесь по очень щепетильному вопросу, который касается внешней политики и будущего королевства. – Бекет вынул из-за манжеты и протянул ей письмо: оно было открыто, но печать короля Франции все еще раскачивалась на шнурке.

– Что это такое?

Томас сцепил тонкие длинные пальцы:

– Госпожа, мы решили, что настал момент посвятить вас в это дело. Мы не поставили вас в известность прежде, потому что не были уверены в благополучном исходе предприятия.

Алиенора прочитала письмо раз, другой, но никак не могла взять в толк, что за нелепый вздор в нем содержится. Будто бы обсуждается предложение о браке между ее старшим сыном и полугодовалой дочерью Людовика Маргаритой. Людовик выражает желание обсудить сие предложение подробно и приглашает Генриха в Париж сговориться о помолвке и разрешить другие дипломатические вопросы.

Алиенору затрясло мелкой дрожью, и, ударив рукой по пергаменту, она воскликнула:

– Кому такое пришло в голову?! – (Мыслимо ли, чтобы дело подобного свойства было устроено без ее участия и зашло так далеко!) – Вы с королем обсуждали это, не посоветовавшись со мной, несмотря на то что речь идет о судьбе моего сына?

– Госпожа, вам нездоровилось в первые месяцы беременности, и было бы неосмотрительно беспокоить вас, тогда как французский король мог и отвергнуть наше предложение, – ровным голосом ответствовал Бекет.

– А вы полагаете, что теперь я нисколько не беспокоюсь? – Она снова ударила по пергаменту. – И легко смирюсь с тем, что вы действовали за моей спиной и поставили перед фактом, когда молчать уже невозможно?

Бекет умиротворяюще развел руками:

– Госпожа, мы сочли это за лучшее. У нас и в мыслях не было обманывать вас.

Глаза королевы сверкнули: она презирала его за этот угодливый тон. Алиенора знала, что это его идея. Канцлер всегда представлял Генриху каверзные планы, как драгоценные камни для ожерелья, и тот с восторгом хватал их и немедленно нанизывал на шнурок.

– Вы, видно, держите меня за слабоумную, милорд канцлер? Вы намеревались меня обмануть.

– Госпожа, уверяю вас, что это не так.

Нужно время, чтобы подумать, собраться с мыслями и понять, что делать. Алиенора сложила пергамент неисписанной стороной наружу.

– Я сообщу о своем решении позже, – произнесла она с королевским достоинством. – Можете идти.

Бекет прочистил горло и очертил носком башмака круг на полу.

– Госпожа, ответ уже отправлен. Я еду в Париж, чтобы начать переговоры, – с бесстрастной учтивостью произнес он. – Остальное вам расскажет король, когда вернется.

У Алиеноры потемнело в глазах. Ее оттеснили; ей намеренно ничего не говорили, потому что знали: она не согласится.

– Убирайтесь! – задыхаясь, процедила королева.

Повернувшись к канцлеру спиной, она подошла к оконной нише и села на скамью, обмахиваясь злополучным пергаментом. Бекет не попросил ее вернуть письмо. Он наверняка сделал копию.