Эффект Лотоса - Триша Вольф Страница 28

Она нахмурилась.

— Не может быть. Должно быть я что-то напутала. Это было так давно. Клянусь, Синтия. Я отшила Торренса и сразу поехала к Дрю. Я видела его. Говорила с ним. Он никак не мог…

— Может и не мог. Но у не было окно, и теперь мне нужно больше информации и еще больше ответов. — Я встаю, снимаю с сумку со спинки стула и закидываю на плечо. — На тот вечер у Дрю было алиби — Челси. Почему? — я пытливо смотрю ей в глаза. — Почему вы оба просто не сказали правду? Зачем пытаться скрыть после всего, что произошло?

— Тебе было так больно. Так много боли. Физической и эмоциональной. Я просто не могла… — У нее на глаза навернулись слезы. — Если бы я все рассказала, это бы тебя добило, и я бы не смогла с этим жить.

Я ей верю. Не уверена, что смогу простить ее, по крайней мере, сейчас, но я верю ее словам. Потому что это, в конце концов, довольно эгоистично. Эгоистичные причины обычно самые честные.

Я еле избежала утопления, затем смерти, и последние несколько лет предполагала, что отмылась от всей грязи и мерзости, присутствовавшей в моей жизни — Дрю, Челси, все. Я была лотосом, вырванным из мутной воды.

Новая жизнь. Новое начало.

Легко начать жизнь заново, когда у тебя амнезия.

Может быть, этого достаточно.

— Мне очень жаль, — снова говорит Кэм, когда я ухожу из патио.

— Мне тоже, — мне жаль, что дружба, которая, как я думала, была у нас когда-то, теперь навсегда запятнана.

Я прохожу приличное расстояние, прежде чем открываю приложение Убер и заказываю такси в отель. Мне нужно время, чтобы расслабиться, подумать. Я была так наивна в своей любви к Дрю — я знаю. После Челси… я думала, что после этого с моей наивностью покончено.

В то время, ослепленная любовью, я думала, что мы с Дрю были единственными людьми в мире, которые переживают то, что переживали мы. Полагаю, именно это с нами делает первая любовь. В реальности вас ждет разочарование. Насколько отчаянно я нуждалась в любви? Истинной любви? Настолько, что доверилась ему?

Но двуличность Кэм ранила больше, чем любое предательство со стороны Дрю.

Я пять раз щелкаю резинкой, считая вслух, чтобы заглушить навязчивые мысли, бушующие в голове.

Испытывая отвращение к самой себе, я перехожу через улицу, дожидаясь машины, и именно тогда у меня возникает это чувство. На улице жара, но по коже пробегают мурашки, сзади на шее выступает холодный пот.

Я останавливаюсь на углу и оглядываюсь вокруг, сердце болезненно колотится в груди. Через тонкую рубашку я касаюсь шрамов, а точнее рваного шрама, который с ужасающей точностью начинает болеть каждый раз, когда я чувствую опасность.

«Это все в твоей голове».

Я расстроена. Обижена. Фантомная боль может быть вызвана сильными эмоциями даже у обладателей достаточно ограниченного эмоционального диапазона. Мы так же истекаем кровью.

Но страх усиливается, подталкивая меня вернуться назад… я резко оборачиваюсь и вижу, как в зарослях сосен исчезает фигура.

«Только бы это было животное», — мысленно умоляю я.

Но фигура слишком большая для зверя. И слишком похожа на человека.

«Кто-то вышел на прогулку».

Но я чувствую на себя взгляд, чувствую, как кто-то наблюдает.

Синяя «Хонда» заворачивает на дорогу и сигналит. Я спешу к машине, убегая от Кэм, прошлого и правды, которая мне открылась.

Кто-то меня преследует.

Лэйкин: Сейчас

Я не умею лгать. Позвольте перефразировать: я не умею лгать другим людям. Ложь, которую мы говорим себе, чтобы справиться с нашим бессмысленным существованием, чтобы почувствовать себя более значимыми, отличается от специально придуманной лжи, призванной обмануть другого человека.

Рис — ходячий детектор лжи. От осознания этого ложь, которую я подготовила о визите к родителям, прожигала мне язык. Возможно, это от того, что я знаю, что меня, скорее всего, поймают, но мысль о том, чтобы солгать Рису казалась… неправильной.

В любом случае, к тому времени, как я слышу, как он проводит ключ-картой у двери нашего номера, я мысленно прогоняю свою речь столько раз, что она выглядит неестественной. Поэтому, когда он спрашивает:

— Как твои родители?

Я выпаливаю:

— Я ходила к Кэмерон.

Сейчас полночь, но похоже, смена часовых поясов его вовсе не беспокоит. Его темно-серые глаза холодно и спокойно смотрят на меня.

Он кидает спортивную сумку в угол и снимает пиджак.

— Она знала Майка Риксона?

Воздух, который я задержала, вырывается наружу. Рис не ругается. Если бы он был расстроен, и почувствовал себя обманутым, то просто бы молча вышел из комнаты. Я бы предпочла, чтобы он отругал меня за безрассудство, чем терпеть его холодное, как камень, молчаливое игнорирование. Вывести его из этого состояния было практически невозможно.

Я тяну длинную футболку вниз сажусь на кровати, скрестив лодыжки.

— Похоже, она понятия не имела, что у Торренса есть брат.

— Ты показала ей его фотографию? Она видела Риксона в «Док-Хаусе»? — черный галстук болтается у него на шее, он снимает кобуру и садится напротив меня.

— Нет. Я не… — мне следовало так и поступить, и я, вероятно, вспомнила бы об этом, если бы не была так сосредоточена на Дрю. — Теперь элемент неожиданности исчез. Если вернуться и возобновить допрос, то, вероятно, она не даст никакой новой информации. Тем более, что мы расстались не самым лучшим образом.

Суровое выражение его лица исчезает

— Я так понимаю, она была не рада снова копаться в прошлом.

Я смотрю в пол.

— Она солгала мне, — отвечаю я. — Не знаю, почему я не догадалась раньше. Я не могу винить в этом провалы в памяти — я знала, что что-то не так. Я просто не знала, что именно, или не хотела знать. Может быть. — Когда я смотрю на него, то меня утешает сочувствие в его глазах. — Она спала с Дрю. — Выкладываю я еще до того, как он начинает расспрашивать. Я пересказываю ему все, что узнала от Кэм. — Она утверждает, что не спала с ним в ночь нападения, но была в его доме. Говорит, что он не мог вернуться в «Док-Хаус».

Рис молча переваривает это, а затем говорит:

— Нет, если только он и не уезжал.

При этой мысли меня охватила тревога.

— Поездка от бара до дома Дрю займет больше часа.

— Время поджимает, но мы не знаем точное время нападения. Это могло произойти через час после того, как Кэмерон ушла, или через пять минут. И тогда это возможно.

И когда Дрю позвал Кэм к себе, то обеспечил себе еще одно алиби — на случай, если первое провалится.